Что могу я на это сказать? А то, что если Ваша гордыня способна удовлетвориться моим смирением и покорностью, пусть она празднует победу,— я всегда уступлю ей, лишь бы она не мешала сердцу Вашему -следовать благим порывам. Я же никогда не поставлю на одну доску счастье свое и свою гордость, и если бы Вы захотели увидеть во мне проявления еще большего смирения, я без колебаний выполнил бы Ваши пожелания. Но почему меж нами стоит гордыня, а проще говоря, эгоизм? Неужто Вам недоступна радость самозабвения, растворения в другом? Разве столь необыкновенное чувство сродства, какое иной раз мы испытываем, какое нынче утром, например, увело нас туда, куда идти нам было вовсе и пи к чему, не обладает властью, более сладостной и могучей, чем та власть, которую может дать Вам сатанинская Ваша гордыня? Нынче утром Вы были так любезны, что я не хотел, да и не мог Вас бранить, И все же настроение у меня прескверное. Я говорил Вам, что должен идти на скучнейший ужин. Вообразите, я спутал день и смертельно раздосадовал отнюдь не ждавших меня людей, которые, впрочем, и не пытались это скрыть. Таким образом, вечер я провел в сожалениях о том, что не сижу дома, наедине со своими воспоминаниями. Я готовлюсь к неприятному письму от Вас. И решил написать первый, ибо послезавтра несомненно буду вне себя от ярости. Стоит Вам только захотеть, и я сделаюсь кротким, словно ягненок. Вот и опять наступила настоящая зима. Как перенесли Вы холод, какой стоял в прошлый раз? Или он Вас уже не пугает? Я не уверен, что Вам стоит завтра выходить, однако ж боюсь брать на себя ответственность за совет и предпочитаю, чтобы Вы решили сами. Вот Вам еще один пример смирения.
91
Париж, <вторник>, 12 марта 1844.
Чудесно. Точно мало у меня всяческих неприятностей! Нанести столько визитов Ч А тут еще книготорговец присылает отчет на сорока страницах, и я должен просмотреть и обсудить его. А чтение корректур! По-моему, зная все это. Вы должны были хотя бы написать мне несколько ободряющих строк. Мужество мое и терпение почти иссякли. К счастью, в будущий четверг всему конец. В четверг, к часу, дня, я снова сделаюсь самым обыкновенным двуногим существом 2, а покуда не будет ли слишком большой смелостью просить Вас написать мне несколько нежных слов, какие Вы сумели найти, когда мы виделись в последний раз? Теперь уже три часа, и я покидаю Вас, дабы приняться за корректуру «Арсены Гийо» 4 до понедельника, а вернее, до вторника.
Четверг вечером, 14 марта 1844.
Это доставило мне чувствительнейшее удовольствие, тем паче, что я готовился к поражению Ч Бюллетени мне приносили по мере их появления. Победа казалась недостижимой; матушка моя, страдавшая в последние дни от острейшего приступа ревматизма, вылечилась в один день. А мне еще нестерпимее хочется Вас видеть. Постарайтесь, независимо от того, люблю я Вас больше или меньше,— и как можно скорее. Я измучен беготнею, а теперь надобно благодарить, благодарить и друзей, и врагов, выказывая тем величие души. К счастью для меня, люди, мне ненавистные, кинули черные шары,— ведь поистине счастлив тот, кому не приходится нести тяжкое бремя признательности людям, недостойным уважения. Прошу Вас, напишите, когда Вам удобно увидеться.
Мне так хочется совершить какую-нибудь долгую-долгую прогулку.
Вы и вправду колдунья, что так точно предсказали развитие событий. А Гомер мой обманул меня2, или же мрачное его предсказание относилось к г. Вату.
Прощайте, dearest friend!* Занимаюсь корректурой, работой над докладом, да к тому же во время всей этой трехдневной возни я совершенно не успевал спать. А теперь хочу попытаться. У меня припасено для Вас множество презабавнейших анекдотов о людях и вообще о самых разных вещах.
17 марта 1844.
Покорнейше благодарю Вас за поздравления, однако ж хочется большего. Хочется видеть Вас и совершить вместе долгую прогулку. Но Вы, по-моему, воспринимаете все слишком трагически. Зачем Вы плачете? Все
■сорок кресел не стоят одной слезинки Вашей. Я измучен, смертельно утомлен, опустошен и совершенно out of my wits **. К тому же «Арсена Гийо» потерпела полнейший fiasco58 59* и навлекла на меня негодование всех так называемых «добропорядочных» людей, в особенности тех модных дам, что отплясывают польку и следуют наставлениям отца Равиньяна1. к примеру, меня сравнивают с мартышкою, которая карабкается вверх но стволу и, добравшись до самой высокой ветки, строит всему свету гримасы. Я думаю, что потерял некоторое количество голосов на этой скандальной истории59, но с другой стороны, благодаря ей в чем-то я выигрываю. Есть люди, которые семь раз кинули мне черные шары, а уверяют меня в своей самой горячей приверженности. Не находите ли Вы, что в таких случаях стоит солгать, особенно когда знаешь, сколь люди умеют быть благодарны? Весь мирок этот, в котором я прожил почти неотступно целых две недели, внушает мне неодолимое желание Вас видеть. Мы хотя бы уверены друг в друге, и когда Вы мне лжете, я могу Вас в том упрекнуть, а Вы умеете заставить все Вам простить. Любите меня, невзирая на почтенное обличив, какое я принял уже почти три дня тому назад.