А. П.
Я получил от тебя твоё премилое письмо — отвечать некогда — благодарю и цалую тебя, мой ангел. 16 мая.
Автограф: ИРЛИ, № 1570.
Впервые: ВЕ, 1878, март, с. 36—37. Акад., XVI, № 1196.
78. 18 мая 1836 г. Москва
Жена, мой ангел, хоть и спасибо за твоё милое письмо, а всё-таки я с тобою побранюсь: зачем тебе было писать: Это моё последнее письмо, более не получишь. Ты меня хочешь принудить приехать к тебе прежде 26.[535] Это не дело. Бог поможет, Современник и без меня выдет. А ты без меня не родишь. Можешь ли ты из полученных денег дать Одоевскому 500?[536] нет? Ну, пусть меня дождутся — вот и всё. Новое твоё распоряжение, касательно твоих доходов, касается тебя, делай как хочешь; хоть кажется лучше иметь дело с Дм.<итрием> Ник.<олаевичем>, чем с Нат.<альей> Ив.<ановной>.[537] Это я говорю только dans l’intérêt de Мr Durier et Mde Sichler;a[538],4[539] a мне всё равно. Твои петербургские новости ужасны. То, что ты пишешь о Павлове, помирило меня с ним. Я рад, что он вызывал Апрелева.[540] — У нас убийство может быть гнусным расчётом: оно избавляет от дуэля и подвергается одному наказанию — а не смертной казни. Утопление Сталыпина — ужас! неужто невозможно было ему помочь? У нас в Москве, всё, слава богу, смирно: бой Киреева с Яром произвёл великое негодование в чопорной здешней публике. Нащокин заступается за Киреева очень просто и очень умно: что за беда, что гусарский поручик напился пьян и побил трахтирщика, который стал обороняться? Разве в наше время, когда мы били немцев на Красном Кабачке,[541] и нам не доставалось, и немцы получали тычки сложа руки? По мне драка Киреева гораздо простительнее, нежели славный обед ваших кавалергардов, и благоразумие молодых людей, которым плюют в глаза, а они утираются батистовым платком,[542] смекая, что если выдет история, так их в Аничков[543] не позовут. Брюлов сей час от меня. Едет в П.<етер> Б.<ург> скрепя сердце; боится климата и неволи.[544] Я стараюсь его утешить и ободрить; а между тем у меня у самого душа в пятки уходит, как вспомню, что я журналист. Будучи ещё порядочным человеком,[545] я получал уж полицейские выговоры и мне говорили: Vous avez trompéб[546] и тому подобное. Что же теперь со мною будет? Мордвинов будет на меня смотреть как на Фаддея Булгарина и Николая Полевого, как на шпиона;[547] чорт догадал меня родиться в России с душою и с талантом! Весело, нечего сказать. Прощай, будьте здоровы. Цалую тебя.
18
Адрес: Натальи Николаевне Пушкиной.
В С. Петербург в доме Баташёва у Прачечного моста на набережной.
Автограф: ИРЛИ, № 1571.
Почтовые штемпеля: «Москва 1836 маия 18» и «Получено 1836 май 21 утро».
Впервые: ВЕ, 1878, март, с. 37—38. Акад., XVI, № 1197.
ПРИЛОЖЕНИЯ
От редакции
Настоящее издание предпринимается по инициативе выдающегося литературоведа-пушкиниста, одного из старейших членов Редколлегии серии «Литературные памятники», члена-корреспондента Академии наук СССР Дмитрия Дмитриевича Благого (1893—1984).
Личность и творческое наследие А. С. Пушкина всегда находились в центре исследовательских интересов Д. Д. Благого. Его исследование «Социология творчества Пушкина» (1929), две части трёхтомной монографии «Творческий путь Пушкина» (1950 и 1967), книга «Душа в заветной лире» (1977), многие десятки других книг и статей учёного охватывают практически все стороны биографии и творчества величайшего поэта России.
Интерес Дмитрия Дмитриевича к личности Натальи Николаевны Гончаровой (Пушкиной), невесты, потом жены гениального поэта, проявился давно и выразился в ряде его работ; наиполнейшим образом — в статье «Погибельное счастье», предваряющей книгу И. М. Ободовской и М. А. Дементьева «Вокруг Пушкина».[548] Обнаружив в фонде семьи Гончаровых в Центральном государственном архиве древних актов ранее неизвестные письма H. Н. Пушкиной и двух её сестёр к брату Д. Н. Гончарову, И. М. Ободовская и М. А. Дементьев получили возможность по-новому взглянуть на отношения Пушкина с женой и её сёстрами. По-новому выявился и облик жены поэта, эпистолярное наследие которой до тех пор почти совсем не было известно. «За почти полным отсутствием этого источника, — писал Д. Д. Благой, — исследователям Пушкина — от его первых биографов и до наших дней — приходилось конструировать образ жены поэта, исходя в основном из высказываний и воспоминаний современников. А наряду с объективными суждениями, многое из того, что до нас здесь дошло, носит явно односторонний, пристрастно-недоброжелательный (особенно это относится к свидетельствам некоторых современниц, либо „ревновавших“ поэта к его жене, либо завидовавших её красоте и успехам), а порой и резко враждебный характер».[549]
536
В бумагах Нащокина было найдено письмо В. Ф. Одоевского к H. Н. Пушкиной, которое содержало сведения о хозяйственных делах «Современника» и просьбу передать мужу, что «его присутствие здесь (т. е. в Петербурге. —
537
Речь идёт о части доходов семейства Гончаровых, которую должна была получать Наталья Николаевна. Дела семьи с 1832 г. были в ведении старшего брата Дмитрия Николаевича Гончарова (о фактической выплате денег H. Н. Пушкиной см.: Яшин М. Пушкин и Гончаровы. — Звезда, 1964, № 8, с. 172; см. также:
539
Дюрье и Сихлер — владельцы модных магазинов в Петербурге. Намёк на то, что суммы, получаемые H. Н. Пушкиной от Гончаровых, идут исключительно на её наряды.
540
Пушкин пишет о дуэли между А. Ф. Апрелевым и H. М. Павловым, состоявшейся 26 апреля 1836 г. в день свадьбы Апрелева с Надеждою Кобылиной. Павлов — брат обольщённой Апрелевым девушки — смертельно ранил своего противника.
543
На балы в Аничковом дворце в Петербурге приглашался только узкий круг близких ко двору лиц (см. примеч. 7[400] к письму 61).
547
Из этих слов Пушкина следует, что он считал Н. А. Полевого агентом III отделения. В действительности Полевой (в отличие от Булгарина) не был связан с III отделением.
548