Итак, когда Эллен полюбила и не решалась отдаться своему чувству, я помог ей. Прошлое, полное нежности и сердечного пыла, привязывало ее ко мне. Она понимала, что ее любовь к Джону порывает создавшуюся между нами связь, и боролась со своей молодой любовью. Два года мы были связаны прекрасными узами; она была моим лучшим другом, и в своем девическом милосердии она не могла и не хотела быть причиной моего страдания. Мой взгляд, первый проникший в чудо ее очей, разбудил ее дремлющую душу. Она была для меня пылающим огнем и росой, светом солнца и горным цветком. Без моей помощи она не могла меня покинуть.
Повелителю материи такое обращение с духовными отвлеченностями может показаться жонглированием. И все же я утверждаю, что жизнь создана только для неосязаемых побед. Непостижимые ароматы вкрадываются в наши чувства, и душа радуется и растет. Невидимые руки влекут нас в далекие миры, и мы преисполняемся достоинством человеческого духа.
Неведомые мысли привлекают и поддерживают нас, и мы занимаем во вселенной свое место духовных факторов развития. Отдавая Эллен, я помог ей и — больше того — послал в мир неокрепших мыслей и действий импульс служения осознанной истине.
У нее была милая привычка сидеть у моих ног, положив мне голову на колени. Однажды она просидела так целый день, и я мог думать, что она спит, если бы не смена чувств, отражавшихся на ее лице. Наконец она подняла голову. Ее лицо и глаза экстатически сияли: «Дэн, я люблю тебя, Дэн!» Все мое существо было потрясено ее голосом. Она была знакома с Джоном три месяца; ее любовь к Джону, налетевшая неожиданно, была еще молода и еще не вылилась в слова. Ее страсть к нему побуждала ее быть нежной ко мне, и хотя она опомнилась от мечтаний, как просыпаются от сна, — те часы, что мы провели с ней точно два бесплотных духа, часы любви, когда душа обращалась прямо к душе, — эти часы были мои. Это только и было даровано мне судьбой.
Воспоминания и отзвуки прошлого, аромат фиалок с могилы твоей матери — для пророка материи все это не существует, и я боюсь, что он пожалеет меня за мою приверженность к былому. Но я принадлежу также и тебе, мой дорогой мальчик, и желал бы быть тебе полезным.
XI
ГЕРБЕРТ УЭС — ДЭНУ КЭМПТОНУ
Ридж.
Беркли — Калифорния.
20 января 19… г.
Я не знаю, смеяться мне или плакать. Я только что прочел ваше письмо и едва могу собраться с мыслями. Мои слова кажутся мне утратившими свое значение, а слова, употребляемые вами, теряют под собой всякую почву. Вы говорите на языке, который напоминает мне что-то знакомое, но все же остается совершенно непонятным. Я не могу разобраться в ваших словах, как вы не можете разобраться в моих.
И неудивительно, что мы не понимаем друг друга. Различие между нами сразу бросается в глаза, и с научной точки зрения его можно определить так: человек познает внешний мир посредством ощущений и представлений. Ощущения перерабатываются в чувства, представления — в мысли. Таковы две стороны человеческой природы, и индивидуум определяется и строит свою жизнь в зависимости от преобладания в нем той или другой. Я уже определял вас как мечтателя, а себя как мыслителя. Я думаю, что это правда. Вы, я уверен, чувствуете, что это правда, вы на веру принимаете это за правду, сейчас же теряете из виду все доводы, и в вашей речи начинают звучать термины эмоциональные — иными словами, вы принимаете это близко к сердцу и чувствуете неловкость, смутно ощущая мою правоту.
Вы делаете вид, будто вам знаком новый научный способ выражений, но на самом деле вы его презираете, так как не знаете его. Употребляемые мной слова не доносят до вас никаких понятий. Для вас это лишь ритмические музыкальные звуки, но ни в коем случае не символы идей. Вы не схватываете их значения. Например: хватательные органы насекомых, громадная нижняя челюсть жука-рогача, влюбленное стрекотание самца-цикады и немота его подруги — все эти факты вы не можете сопоставить друг с другом и на их основании вывести общее заключение.
Какие мысли вызывает у вас порхание бабочки, покрытой пурпуром и золотом, роскошно сверкающей всеми цветами радуги? Ее красота заставляет вас обращаться к божеству, она пробуждает в вас религиозное чувство, вот и все. То же происходит с вами при виде сверкания полированной серебряной чешуи рыбки колюшки. Какие выводы делаете вы из хриплого голоса гориллы? Не является ли необъяснимым подгрудок быка? Грива льва? Клыки вепря? Мускусные мешки оленя? Вы не находите смысла в аметистах и сапфирах павлиньего хвоста; для вас это лишь чудо, и на это чудо вы накладываете табу. И так вы смотрите на всех птиц, распускающих пышно перья, проделывающих ряд странных танцующих телодвижений и изливающих сердце в песне. Я же осмеливаюсь объединить все эти явления и вывести из них общую истину, общий закон, — это называется обобщением или наукой. Я узнал, что все живущее подчинено одному закону и обязано выполнять две главные функции — питаться и размножаться. И я узнал, что все живые существа выполняют закон жизни приблизительно одинаковым образом. Улитка должна добывать себе пищу, иначе ей грозит голодная смерть: то же грозит и мне. Улитка должна размножаться, иначе ее роду грозит гибель; то же грозит и роду человека. Потребность та же — вся разница в способах удовлетворения. Приходит время, когда всякая особь ощущает в себе неясные стремления. Ее куда-то влекут слепые силы и покоряющие ее волю желания. Призыв рода бодрит и приподнимает ее. И так же, как рыба или земноводное похожи в общих чертах на человека, так и эти стремления и желания напоминают то, что человек называет «Любовью» с заглавной буквы. Потребность та же, повторяю я. Начиная с амебы и добираясь по ступеням развития до вас и до меня, мы всюду находим страстную потребность продолжать себя. И в вас, в утонченной и возвышенной форме, мы встречаем то же слепое, нерассуждающее повелительное чувство.
А теперь мы подошли к главному. В развитии живых существ от низших до высших ступеней произошло разделение путей. Инстинкт как фактор развития имеет свои пределы. Высшей победой инстинкта является такое сложное сооружение, как пчелиный улей. Дальше инстинкт развиваться не мог. В этом направлении пути для движения жизни были преграждены. Но великая непобедимая жизнь меняет направление своего движения, и разум становится всемогущим фактором развития. Проблески разума встречаются уже на нижних ступенях, но высшее проявление его мы видим в человеке, и круг развития его еще не завершен.
Силу руки человек удваивает орудием из железа и дерева. На подмогу глазному хрусталику приходит стекло; зрительные впечатления фиксируются на химически чувствительной пленке. Рассуждая о явлениях и познавая закон, он управляет слепыми силами и их действием. Устанавливая закон развития, он овладевает жизнью и научается придавать ей более красивые и полезные формы. Это называется искусственным подбором. Если он желает иметь рысистых лошадей, он подбирает бегающих быстрее других. Он изучает механику лошадиного бега и, обращая внимание на загривок, колени и бабки, подбирает племенных кобыл и жеребцов. И вот по истечении нескольких лет создается порода рысистых лошадей, обгоняющих все известные до тех пор породы.
Если человек пользуется половым подбором и на научном основании улучшает породы рыб, птиц, животных и растений, почему бы ему не улучшить свой собственный род? Рыба и птица, животные и растения, покорные темным вожделениям и неясным желаниям, воспроизводят себя. «Это слабо, — говорит человек, обращаясь к матери-природе, — позволь мне вмешаться». И мать-природа отстранена, и новый создатель, Человек-бог, превосходит ее.
Вожделения и желания животных и растений — вот лучшие из орудий, изобретенных природой. Но, создав орудия, природа предоставила их действие воле слепого случая. Пришел человек и направил орудия по своей воле. В первый раз с тех пор, как появилась на Земле жизнь, сознательный разум меняет и создает формы. Вожделения и желания, внушаемые подсознательным стремлением к размножению, эволюционировали в человеке, обратившись в то, что принято называть любовью. Они начинаются инстинктом и ощущениями, завершаясь чувством и душевным переживанием. И они проявляются в жизни человека с той же стихийной слепотой случайности, как и в жизни животного.