(8) Не будем искать примеров дальше. Что было бы полезнее сочинения о смысле и значении щедрости? Оно дало бы мне возможность, во-первых, спокойно заняться размышлениями о высоком и достойном, затем, длительно всматриваясь, вникнуть в их красоту и наконец избавить от раскаяния, сопровождающего внезапную щедрость. Эти мысли упражняли бы в презрении к деньгам. (9) Природа оковала людей стремлением сберегать их; с меня же, много и долго думавшего над тем, что такое щедрость, любовь к ней сняла цепи скупости, весьма весомые. Моя щедрость, казалось бы, заслуживает тем более похвалы, что меня влечет к ней не бессмысленный порыв, а размышление.
(10) Вдобавок к этому я обещал ежегодно выдавать сумму не на театральные представления и не на гладиаторов, а на содержание свободнорожденных детей4. Представления, услаждающие глаз и ухо, не нуждаются в рекомендации: тут людей надо не возбуждать словом, а скорее сдерживать; (11) чтобы человек охотно взял на себя докучный труд воспитания, этого следует добиваться не только наградами, но и особо подобранными увещаниями. (12) Врачи предписывают здоровую, но невкусную пищу с ласковыми уговорами; тем более приличествует замыслившему одарить общество даром полезнейшим, но не столь приятным, представить его в речи вежливой и любезной – еще и потому особенно, что я старался получить одобрение дару, предназначаемому отцам, и от людей бездетных: пусть чести, оказанной немногим, остальные терпеливо дожидаются, стараясь ее заслужить. (13) Тогда, однако, я больше беспокоился об общем благе, чем о самолюбии отдельных лиц: я хотел, чтобы цель и значение моего дара были поняты; теперь же, издавая свою речь, я боюсь, не показалось бы, что я потрудился не для чужой пользы, а для собственного прославления.
(14) А затем я помню, насколько выше считать наградой за благородный поступок не молву, а сознание сделанного. Слава должна прийти сама, ее нечего искать, а если случайно она и не придет, то поступок, заслуживший славу, все равно останется прекрасным. (15) Те, кто украшает словами свои благодеяния, совершают их, по-видимому, ради того, чтобы разгласить о них. Поступок, в рассказе свидетеля великолепный, в оценке самого совершившего бледнеет. Люди, не будучи в силах разрушить сделанное, придираются к похвальбе им. Если о твоем поступке лучше умолчать, они корят поступок; если ты не молчишь о том, что стоит похвалы, они обвиняют тебя самого.
(16) Есть еще особая причина, меня удерживающая. Я говорил эту речь не перед народом, а перед декурионами и не на площади, а в курии5. (17) Боюсь оказаться непоследовательным: при моем выступлении я хотел избежать громкого одобрения и согласия толпы; теперь, издавая свою речь, я ищу его. А я ведь не пустил этот самый народ, о котором заботился, на порог курии, чтобы не показалось, будто я перед ним как-то заискиваю; теперь же явно угодничаю даже перед теми, для кого мой дар имеет значение только примера.
(18) Вот тебе причины моих колебаний; я послушаюсь, впрочем, твоего совета: твой авторитет заменит для меня размышления. Будь здоров.
9
Плиний Миницию Фундану1 привет.
(1) Удивительно, как в Риме каждый день занят или кажется занятым; если же собрать вместе много таких дней – окажется, ничего ты не делал. (2) Спроси любого: «Что ты сегодня делал?», он ответит: «Присутствовал на празднике совершеннолетия2, был на сговоре или на свадьбе3. Один просил меня подписать завещание4, другой защищать его в суде, третий прийти на совет»5. (3) Все это было нужно в тот день, когда ты этим был занят, но это же самое, если подумаешь, что занимался этим изо дня в день, покажется бессмыслицей, особенно если ты уедешь из города. И тогда вспомнишь: «сколько дней потратил я на пустяки!»
(4) Так бывает со мной, когда я в своем Лаврентийском поместии что-то читаю, или пишу, или даже уделяю время на уход за телом: оно ведь поддерживает душу. Я и не слушаю и не говорю того, в чем пришлось бы потом каяться; (5) никто у меня никого не злословит; никого я не браню, разве что себя за плохую работу; ни надежда, ни страх меня не тревожат, никакие слухи не беспокоят; (6) я разговариваю только с собой и с книжками. О правильная, чистая жизнь, о сладостный честный досуг, который прекраснее всякого дела! море, берег, настоящий уединенный µουσεῖον[6], сколько вы мне открыли, сколько продиктовали!
(7) Оставь же при первой удобной службе этот грохот, пустую болтовню, нелепейшие занятия; сохрани себя для литературы и предайся досугу! лучше ведь, по остроумному глубокомысленному слову нашего Атилия, «ничем не заниматься, чем заниматься ничем». Будь здоров.
10