Эмма тихо отворила дверь на улицу и сразу задохнулась морозным воздухом. Если бы она могла бежать, она побежала бы. Но бежать она не могла. И все же она старалась идти как можно быстрее, чтобы поскорей покинуть двор больницы.
Во втором часу ночи, не найдя в поселке машины, она вышла на дорогу, ведущую к аэродрому, и пошла по ней, в надежде, что какая-нибудь машина догонит ее и она ее остановит. Руки и уши у нее не мерзли, их защищали поднятый песцовый воротник и теплые варежки, оказавшиеся, к счастью, в кармане пальто. Хуже было ногам. Чужие полусапожки сильно жали, и холодно было голеням, укрытым от мороза лишь штанинами пижамы из тонкой байки.
На рассвете, который ничем не отличался от черной безлунной ночи, дежурный персонал больницы был поднят на ноги: в почтовом фургоне привезли замерзшую женщину. Шофер и экспедитор, ездившие на аэродром за почтой, на обратном пути в поселок заметили лежавшую в сугробе на обочине женщину. Они остановились, увидели, что женщина мертва, положили труп в машину и поехали прямо в больницу.
Погибшую сразу узнали и пришли в ужас: как, когда, почему она убежала из больницы? Зачем ночью, в такой мороз пошла пешком в аэропорт? Как и когда, наконец, смогла взять пальто и полусапожки Валентины Яковлевны? Дежурный врач Валентина Яковлевна, не обнаружившая до сей поры пропажи, уверяла, что ни на минуту не покидала ординаторскую, — разве что ненадолго выходила в сестринскую комнату к телефону. Пожилая нянечка, которой погибшая доверила свою тайну, плакала. Но ни слезами, ни лекарствами помочь уже было невозможно.
О подобных несчастных случаях следовало ставить в известность милицию. Валентина Яковлевна, перед тем, как снять телефонную трубку, попросила почтового экспедитора и шофера задержаться. Они — свидетели. Но те ответили, что сперва отвезут в свое отделение почту, а потом приедут снова. Плакавшая нянечка, еще до их ухода, вышла из приемного покоя. Она вернулась, когда Валентина Яковлевна рассказывала по телефону о случившемся.
— Милиция сейчас приедет, — сказала Валентина Яковлевна, положив трубку.
— Валентина Яковлевна, у нее мешочек с собою был, — сказала нянечка, посмотрев на кушетку, где лежала, покрытая простыней, погибшая. — Она в нем письма любимого человека держала. Мешочек под матрасом был, теперь посмотрела — нету. Значит, на ней он. Я возьму мешочек, Валентина Яковлевна, да сожгу эти письма. Зачем, чтоб их в милиции читали? Или вдруг мужу в руки попадут. У него и без этого горя хватает.
— Конечно, возьмите и сожгите, — ответила Валентина Яковлевна.
Нянечка подошла к кушетке, отвернула простыню, осторожно ощупала покойницу и стала расстегивать пижамную куртку. Однако снять туго завязанный на талии мешочек не могла: узлы тесемок смерзлись, окоченевшее тело трудно было приподнять и повернуть. К тому же она была так потрясена случившимся, что у нее дрожали руки. Она плакала и приговаривала:
— Жалко мне ее, жалко… Бедненькая… Та; кая молоденькая…
Видя, что нянечка никак не справится с узелками, сестра взяла ножницы, перерезала тесёмки, и мешочек легко снялся.
Не дожидаясь, когда вернутся экспедитор с шофером и приедут из милиции, нянечка спустилась в подвал, где находилась котельная, чтобы бросить мешочек в топку. Она и бросила бы его сразу, если бы не истопница Марфа, женщина спокойная и не глупая, всегда читавшая во время ночных дежурств в котельной разные книжки. Узнав о содержимом мешочка, Марфа попросила:
— Зачем их сжигать? Лучше летчику вернуть. Давай посмотрим письма. Если адрес его обнаружим, вот и передадим ему.
Нянечка согласилась с Марфой, и они стали вскрывать мешочек.
…Прошла зима, с пургами, морозами, длинными полярными ночами. В конце мая поплыли на сопках снега, дотаивал снег на равнинах и и начала зеленью покрываться тундра. Сутки превратились в сплошные солнечные дни, без ветров и без туч, и аэропорт зажил шумной беспокойной жизнью, радуясь весне и хорошей летной погоде.
Однажды, в такой вот замечательный день, в ресторан вошел загорелый парень. Он держал в руке пухлый сверток — кулек из плотной лощеной бумаги. Парень оглядел с порога зал, но, видимо, не заметил того, кого искал. Подошел к молоденькой официантке, которая, сидя за своим служебным столиком, протирала салфетками бокалы.
— Девушка, скажите, сегодня работает… — парень запнулся, потом снова сказал: — Я не знаю, как зовут эту девушку… Такая черненькая, и родинка вот здесь, на правой щеке.
Девушка подумала и ответила:
— В нашей смене такой нет.
— А вы не могли бы передать ей вот это? — он указал глазами на свой сверток. — Я только из самолета и меня ждет машина. Та девушка догадается, от кого.
— По-моему, у нас вообще нет никого с родинкой, — сказала молоденькая официантка.
— Ну что вы! — удивился парень. — Полгода назад она здесь работала.
— Не знаю, — сказала девушка. — Я здесь недавно. Может, она уволилась. Лучше спросите администратора Коробкову, она точно скажет. Пойдемте, я вас провожу.
Девушка провела его через зал, указала дверь к администратору. Он постучал и вошел в крохотную комнатушку. Полная седая женщина что-то подсчитывала за столом на арифмометре. Он сказал ей то же самое: у них работает девушка, черненькая, с родинкой на правой щеке. Он хочет передать ей тюльпаны. Он обещал привезти из отпуска.
— Черненькая, с родинкой? — переспросила администратор, изучающе глядя на него. — Ее звали Эммой?
— Возможно. Я не спросил имени. Но она здорово похожа на мою сестру, поэтому я ее запомнил, — объяснил парень. Он развернул бумагу, и в руке у него зажегся пунцовый костер из тюльпанов.
— Она погибла, — сказала ему администратор.
— Погибла?! — Парень изменился в лице.
— Замерзла на дороге, — сказала администратор.
Парень, как вкопанный, стоял у стола, непонимающе уставясь на седую женщину.
— Все раскрылось после ее смерти, — вздохнула администратор. — Она обсчитывала клиентов, ограбила улетевшего в отпуск радиста полярной станции. Держала деньги в старых почтовых конвертах, а санитарке в больнице сказала, что это письма любимого. Хотела удрать с деньгами, пошла ночью на аэродром и не дошла.
Лицо у парня окаменело.
— Вы сказали… ограбила радиста? — медленно спросил он.
— Да, тогда всплыло все сразу. Он заявил в милицию, что вышел от нас нетрезвым. Поскользнулся, упал и потерял сознание. Когда его подняли, денег уже не было. Но их нашли у нее: все купюры были по пятьдесят рублей, и двух не хватало. Ее муж чуть с ума не сошел.
Парень молчал. Стоял и не сводил глаз с седой женщины. Потом медленно сказал:
— Мне вернули деньги, выслали в Москву. Но если бы я знал, что из-за них погибнет человек…
Он не договорил, машинально сгреб со стола пунцовые тюльпаны и, держа их, как веник, пошел к двери.