Александр Минкин
Письма президентам
Предисловие
Если у вас или у ваших знакомых есть книга «Письма президенту», то там в предисловии сказаны все слова, которыми стоит предварять этот том, поскольку на самом деле все мои письма президенту – одна книга (разделенная примерно пополам – так исторически сложилось), ибо письма эти пишутся уже шесть лет, и никто не знает, когда они все напишутся, и тем более – когда это кончится, а закончить, конечно, можно в любой момент – вот как эту затянувшуюся до безобразия фразу, – и безо всякого сожаления, что вполне объяснимо полным отсутствием у автора любви к своим – чуть было не сказал героям, но они (хотя и внимательно все эти годы читали все эти письма) для автора даже не адресаты; он пишет вам, читатель, и значит, расстается с вами, хотя и оставляет у вас в руках эту книгу, а тем самым предоставляет вам самим решать: расстались мы или нет и возможно ли вообще расстаться, а в качестве подсказки (и бонуса) примите пример расставания, которое длится уже сто семьдесят лет, и конца ему не предвидится:
Мемуары Ельцина
16 сентября 1996
Все нормальные люди (не изверги) хотят, чтобы Ельцин хорошо перенес операцию. Но не все хотят, чтобы он был президентом.
Некоторые – независимо от того, состоят ли они где-либо на учете или уклонились от него, – хотят какого-нибудь Анпилова или Брынцалова. Таких некоторых мало, и мы их в расчет не берем.
Другие – которые почему-то считаются нормальными – хотят Черномырдина или Чубайса. Эти другие сейчас интенсивно разрабатывают сценарии, прикидывают, интригуют…
Вполне возможно, что после операции врачи предпишут Ельцину полный покой. И он окажется в почетной изоляции – в Барвихе ли, в Завидове или каких-нибудь Горках Ельцинских.
Ленин провел в Горках два года. Формально сохраняя власть, он ничего уже не мог и ничего не знал. Специально для него издавали в одном экземпляре «Правду»; и в этой действительно ленинской «Правде» были тишь да гладь, молочные реки, кисельные берега.
Изредка, когда сознание и речь отчасти возвращались к вождю, он диктовал статьи, письма к съезду, инструкции товарищам по партии.
Но генеральный секретарь товарищ Сталин (а генеральный секретарь тогда был вовсе не руководитель страны, но всего лишь руководитель аппарата) – Сталин все эти ленинские записочки, посмеиваясь, прятал.
Через сорок лет мы читали и ужасались: оказывается, больной Ильич почти все понимал. Понимал, что Троцкий, Сталин, вся ленинская команда (тогда говорили – гвардия) никуда не годятся, что социализм построили не так и что надо немедленно реорганизовать Рабкрин.
Со Сталиным проще. Он сам себя изолировал и ничего крамольного не писал. А вот Хрущев… Его свергли, заперли в дачное место, но там он тайком надиктовал мемуары и переправил их за границу – то есть совершил то, за что сам же сажал.
И опять в мемуарах нашего очередного вождя: этот – дурак, этот – лакей, здесь перегнули, там ошиблись…
И ведь правда. Единственное, что история ставит Хрущеву в заслугу, – разоблачение культа личности, освобождение политзаключенных…
Если Ельцин надиктует честные мемуары, мы увидим их очень нескоро или не увидим никогда. Ибо они затронут таких людей и такие интересы…
Что он расскажет?
Получил великую власть.
А что великого совершил?
Великого хорошего – ничего. Великого плохого – немало.
Чеченская война. Мы разбили себе морду в кровь. Мир наконец заключен. Для политиков – это мир ленинского типа, «похабный», унизительный Брестский мир. Для людей – счастье. Но неизбежен вопрос прокуратуры: зачем убиты сто тысяч человек?[2]
Провал реформ. Катастрофический спад производства, умирание науки и образования. Сотни тысяч самых здоровых мужчин ушли в охранники. Сотни тысяч (если не миллионы) самых здоровых и предприимчивых мужчин и женщин стали челноками: вывозят валюту, инвестируют ее в китайские фабрики и привозят ширпотреб. А почему не наоборот?
Моральный крах. Люди в 1991-м верили в демократию, в справедливость, в поворот (пусть нелегкий) к счастливой жизни, в то, что нашлась дорога к Храму. Верили в конец лжи. Слово «покаяние» целый год было в моде.
1
Текст включен в книгу, чтобы напомнить о том, как зарождалась сегодняшняя ситуация. Кремль и тогда упоенно занимался своей любовью. Теперь мы знаем, какие получились дети. А написана статья в 96-м была из простого соображения: президенту назначена операция. Если умрет, критические тексты станут невозможными. (Так недавно произошло с Гайдаром. Умер – и всех критиков тут же назвали аморальными негодяями.) Поэтому, если хочешь говорить, говори до. – Здесь и далее сноски и постскриптумы сделаны автором при подготовке книги в печать.