Пишу это письмо бессонными ночами, мне все время чудится, что кто-то подбирается к дверям хижины! Пожалуй, и в самом деле лучше сжечь эту сумку, а то вдруг какой-нибудь хеле явится за ней?
Будь здорова.
Твоя озабоченная Аня
8
Соломоновы острова, остров Санта-Каталина, селение Токоре
Моя дорогая Ева!
Уже давно, очень давно, целых четыре или пять месяцев, я не писала тебе. Как видно из обратного адреса, нахожусь уже не на Улаве, так как месяц назад мы отправились на маленький островок Санта-Каталина, который аборигены называют Ова-Рики, то есть Малый остров. Но перед тем, как рассказать о новом месте нашего пребывания, должна хотя бы вкратце посвятить тебя в то, что произошло на Улаве.
Насколько помнится, я рассказала в последнем письме о найденной мною сумке, некогда принадлежавшей человеку, в которого вселился демон, но этот хеле давно умер, и сумка потеряла свою магическую силу. Она была очень красива, украшена ценными раковинами, и я решила поэтому оставить ее себе. Вопреки совету Халу Харере сжечь ее я спрятала сумку в моем стальном сундучке. Отсюда и начались мои несчастья! Тихий до сих пор домик стал сущим адом. С наступлением темноты кто-то настойчиво скребся в дверь, возился около засова, шелестел под стрехой, скрипел в стропилах. Несколько раз я пыталась выяснить, в чем причина этих звуков, но так и не добилась результатов. Никого близ домика не было, кругом стояла тишина, если не считать криков голубей, которые, громко курлыкая, в лунные ночи стаями перелетают с дерева на дерево. Как только сон одолевал меня, начинались кошмары, и каждый раз одинаковые: какое-то страшилище пронзало мне горло острием копья, хохоча при этом так жутко, что я с громким криком, обливаясь потом и вне себя от страха, просыпалась, зажигала лампу и просиживала так до рассвета. Но самое удивительное состояло в том, что у противоположной стены безмятежно спала Даниху и далее не слышала моих пронзительных криков!
Я была настолько измучена и взволнована, что решила сжечь сумку, но как раз в этот день вернулись из своей поездки по острову мои мужчины. Когда я показала им сумку и рассказала, как она попала мне в руки, они запрыгали, как маленькие дети, и стали восхищаться ею, словно это была ценнейшая жемчужина. Затем отец схватил сумку, прижал ее к груди и заботливо запер в своем чемодане, где держал только личные вещи. Я рассказала ему о бессонных ночах и кошмарных снах, преследовавших меня с тех пор, как сумка попала в дом, однако отец только махнул рукой, заявив, что жара знойного тропического сезона действует на мои нервы, но это быстро пройдет, так как мы вскоре покинем Улаву. В награду за сумку папа подарил мне чудесный наряд из раковин, который, как говорят, был изготовлен для скоропостижно скончавшейся дочери одного из вождей селения, жителей которого обратили в христианство. Это был обручальный наряд, который девушка так ни разу и не надела. Как папе удалось приобрести его у отца умершей — остается для меня загадкой, поскольку островитяне весьма неохотно расстаются с такими сокровищами. Ведь наряд этот доставили вождю через несколько дней после смерти девушки, и он должен был напоминать ему о безвременно потерянной дочери.
Наряд состоит из целой массы шнурков с нанизанными на них необыкновенно тонкими раковинными пластинками — красными, белыми и черными, а также зубами летучих собак, морских свиней и других животных. В него входит чепчик, искусно связанный и украшенный ниспадающими на лоб подвесками. Он производит впечатление какой-то легкой, тонкой короны, чудесным образом выделанной из коралловых веток. Есть здесь и великолепные серьги типа «эхо»; множество ожерелий, шнурков, падающих с плеч на грудь, живот и бедра; очень красивая набедренная повязка; наплечники и наголенники, вытканные разноцветными раковинными пластинками; браслеты из раковин тридакны и ароматических трав, а также покрытая орнаментом палочка для носа, заканчивающаяся богатым привеском из более чем десятка мелких зубов летучей мыши. К сожалению, я не смогу использовать это последнее украшение — ведь моя носовая перегородка не продырявлена.
Весь наряд кажется специально сделанным для меня. Выгляжу в нем как истое морское божество, но только потому, что загорела, как африканка. На белой коже эти украшения не будут иметь вида. Огорчает только мысль, что не смогу показаться в этом роскошном наряде у себя на родине. Ведь если бы женщины, собравшиеся на пляже, увидели меня в нем, то уж, наверное, каждая из них сочла необходимым отщипнуть кусочек на память, а меня, бедняжку, забрала бы милиция…