5. Очень хорошо Ваше письмо Шкл[яверу], очевидно, такие же письма посланы де Во и Таубе, хорошо бы послать такие же письма Марену (уже совершенно сошедшему с минист[ерской] сцены), потом в Ригу Стуре, Асе[еву], а также в Ковно. Кроме того, особо верным друзьям в Южн[ую] Ам[ерику], но лишь особо верным. Полезно послать такое же письмо Хьюиту, он является как бы противовесом Магоф[фину], Кауну, Пепперу и таким же достоверным порядочным людям. Конечно, и Крэну нужно послать, и Броди. Очень интересно, на каких условиях, как Вы писали, Чарльз рекомендовал своего адвоката? Может быть, от него можно было бы получить доброжелательный лигал адвайз[131]. Ведь Сказано, что много выступлений придется делать и не следует бояться затрагивать никаких больших имен.
6. Вы спрашиваете о полезности предположенной делегации ко Главе? Телеграфировали Вам, что такая делегация чрезвычайно полезна, ибо этим показывается, что ни мы, ни наши друзья не избегаем гласности, ибо правда за нами. Кроме того, все этим лицом отвеченное такой делегации уже есть исторический акт. А ведь Вы писали, что реакция на Меморандумы и письмо была прекрасная. Посоветуйтесь с адвокатами и делегацией и о передаче ими моего письма, которое находится у Вас.
7. Неужели адв[окаты] находятся в заблуждении, что у нас где-то много денег? Неужели культурный работник непременно должен быть богатеем? Ведь этот вопрос стоит чрезвычайно остро. Вы трое можете знать, что у нас сейчас всего на все про все три с половиной тысячи рупий, а курс Вы знаете. Это приблизительно стоимость одного проезда, а здесь-то как же? Если о картинах даже и думать не следует? Вот как остро стоит действительность. Нельзя ли этот вопрос как-то сдвинуть? Впрочем, на этих днях уже в деле лина[132], надо думать, серьезные подвижки произошли. Также только Вы трое знаете о том, что Ст[окс] уже не прислал свои сто долл[аров] на «Ур[усвати]» за янв[арь], а мы уже кончаем февраль. Конечно, мы не знаем его намерений, но никакого предупреждения от него не было. Но ведь сейчас ввиду отвратительной газетной кампании здесь особенно необходим М[ан], ведь сатанисты могут броситься всюду. И вот, когда действительность так остра, тогда и наши же адв[окаты] могут подставить под расстрел, слушая какие-то предумышленные выкрики злоумышленников, уже подготовивших то, что им нужно.
8. Интересно, какова была реакция судьи хотя бы на такой возмутительный акт, как самочинное присвоение чужих шер и самовольное снятие Имени с Музея? Казалось бы, достаточно всюду было напечатано, что я уже давно предложил иметь отдел как Амер[иканского], так и иностранного искусства. Возражают ли наши адвок[аты] против такого ограблениия идей? В газетах многократно говорится все о том же миллионе[133], но совершенно упускается из виду, что и из нас каждый отдал все — как все свои профессиональные накопления, так и посильные денежные вспомоществования, — Учреждениям. Кроме того, не забудем, что кроме этого резинового миллиона, годного на все случаи жизни, были и многие другие жертвователи, и сумма всех этих пожертвований совсем не малая. Кроме всего прочего, по притче о лепте вдовицы ее жертва была выше жертвы богача. Поэтому Хорш не может себя считать единственным жертвователем. Неужели на суде адв[окаты] не задали вопрос о том, что именно приобрел г-н Хорш за этот свой миллион? Все его положение создалось благодаря всем общим трудам, всем идеям, вложенным в Учреждения. И до Учреждений много ли раз он имел аудиенцию у главы гос[ударства]? И так ли свободно он сносился с высшими должностными лицами, послами и большими деятелями разных стран? В своих письмах сам он постоянно говорит о том, что Имя Музея открывало ему все двери. А теперь, запасшись ключами к этим дверям, он пытается подставить исключительно свое имя. Понимают ли адвокаты это положение вещей? Ведь и вся реорганизация совершилась не по легальным зацепкам, но по соглашению, основанному на культурных и гуманитарных соображениях.
133
Среди черновиков писем С. Н. Рериха есть фрагмент, в котором упоминается протокол, подтверждающий, что данная сумма была пожертвована: «Оказывается, что есть бумага (протокол), подписанная всеми, в которой говорится, что м-р Х[орш] навечно передает в дар Музею 600 000 $ и дополнительно еще 400 000 $ (стоимость земли, на которой стоит Музей), но от последней суммы ему должен ежегодно выплачиваться процент в размере 16 000 $ (что составляет 4 %). В то время как для первой суммы никакие проценты не предусматривались. Теперь они все переиначивают, меняют и говорят, что картины Отца принадлежат м-ру Х[оршу]… К счастью, мы имеем здесь все документы в целостности и сохранности, за исключением документов по реорганизации и устава. Но у нас есть „тонны“ писем м-ра Хорша, так же как и других членов „трио“, в которых они пишут, что без помощи проф[ессора] и мадам Рерих они бы никогда ничего не сделали, долги не были бы погашены и т. д. и т. п. А также в отношении реорганизации [ими было сказано], что она могла осуществиться только благодаря проф[ессору] и мадам Рерих» // ОР МЦР. Ф. 1. Оп. 5–4. Д. № 75. Л. 187.
В дневнике Л. Хорша встречается следующая запись: «Мы с Порумой решили пожертвовать 500 000 $ под проценты. Когда мы приобретали картины, у нас и мысли не было о том, чтобы получать с этого дара проценты. Мы считали великой привилегией и честью, что у нас были на это средства. То же самое относится и к другим средствам, которые мы выделяли на Учреждения. Мы делали это с радостью» // ОР МЦР. Ф. 1. Оп. 7. Д. № 613а. Запись от 10 октября 1931 г.