Говорят, в те дни, как никогда, был чист воздух Донбасса, - да только нам с тобою этим "чистым" воздухом дышать было невмоготу!
Небо без кучерявых заводских дымков - разве ж это небо Донбасса? Степной ветер без терпкого запаха кокса - разве ж это ветер Донбасса? Ночь без зарева плавок? Утро без петухов и гудков? День без грохота молотов, шипения пара, крика "кукушек"? Тихий Донбасс - разве ж это Донбасс?
Только с терриконов да шлаковых отвалов, как и прежде, подымалась к нам буро-рыжая пыль. Пыль былой добычи, былой славы...
Мы прошли с тобой в те восемь дней весь Донбасс. Краматорск, Горловка, Макеевка, Сталино, Мариуполь... Кладбище городов и заводов... Лагерь уничтожения человеческого труда.
Товарищ!
Для нас с тобой завод, шахта, домна никогда не были мертвыми, неодушевленными созданиями. Каждый заводской гудок имел свой особый голос, каждый дымок - свой росчерк в небе, каждая домна - свои капризы, каждый "мартын" - свой характер, каждый угольный пласт - свое имя и свою "струю", каждый завод - свое лицо, судьбу и особенность. Были заводы красивые и некрасивые, веселые и сумрачные, чопорные и разухабистые; были пласты тощие и толстые, хитрые и простодушные, крепкие "алмазы" и танцующие "мазурки", точные "аршинки" и запутанные "никаноры"... Каждая балка на заводе, каждый обапол в лаве были тебе знакомы и дороги. В них вложен труд. Твой, твоего отца или твоего деда. И вот - нет ничего... Горы изуродованного металла. Крюк разрушенного мостового крана сиротливо болтается над руинами...
Мы много с тобой слез видели, товарищ, за эти годы - и детских, и девичьих, и бабьих слез. Здесь, в Донбассе, год назад мы увидели, как плачут шахтеры.
Страшные это слезы, товарищ!
Ты расстался с Донбассом на поле боя. Так прощаются с тяжко раненным другом. Смотришь, как уносят его санитары, провожаешь долгим вздохом: выживет ли? - и, смахнув слезу, снова бросаешься в огонь.
Так и ты на поле боя простился с тяжко раненным Донбассом. Посмотрел в последний раз на бездыханные трубы, вздохнул и по битому стеклу улицы Артема пошел вслед за танками дальше, на запад - мстить за Донбасс.
2
Товарищ!
Два года ты гонишь врага. Два года ты идешь по обугленной, растерзанной, разоренной земле. Ты видишь, как горят заводы и никогда - как они дымят.
Что там делается, за твоей спиной, на освобожденной тобою земле, - того ты не видишь. Ты уносишь с собой в новый бой запах гари и горя. И новый заряд ярости.
Когда три года видишь, как падают срубленные снарядами сосны, трудно поверить, что где-то из таких же сосен делают корабельные мачты.
Ты сказал мне как-то:
- Небось в Донбассе все теперь бурьяном заросло...
- Нет. Почему же? Восстанавливают.
- Кто? - грустно усмехнулся ты. - Рабочие руки воюют или пушки на Урале льют. Нет, Донбасс - это послевоенное дело. Это нас ждет. Вот отвоюемся, придем на пепелище, будем строить...
- А хотелось бы в новый дом прийти? - засмеялся я.
- Да уж не грех солдату... Новый не новый, а все-таки...
...Как и ты, я год не был в Донбассе. Как и ты, унес я тогда на запад как рану - горькую память о мертвом доме.
А сейчас - не во сне, вправду - стою на донецкой земле, гляжу не нагляжусь на родную степь, дышу не надышусь ее дыханьем.
И вместе с тягучими запахами клевера и гречишного меда, вместе с горькой полынью и терпким чебрецом приходит ко мне знакомый запах - запах победы.
Мы с тобой знаем, товарищ, как победа пахнет. Она пахнет дымом... Пороховой дым - там, фабричный - здесь. Нет, ты понял меня, товарищ? В Донбассе снова пахнет коксом, углем и дымом!
Пусть не все еще гудки поют поутру в Донбассе, пусть не все трубы дымят, пусть разрушенного еще больше, чем вылеченного, но дымок вьется сегодня над каждым - каждым! - заводом, над каждою шахтою.
Снова по зеленым балочкам Горловки бродят, щиплют траву задумчивые козы - "крупный рогатый скот" шахтера. Снова в горячих цехах Макеевки пьют мастера подсоленную сельтерскую воду и крякают в усы: эх, жаль, не водка! Снова в Константиновке цепляются за бегущий трамвай мальчишки, и милиционер-девушка напрасно дует в свисток.
И маляры в розовый колер разделывают фасады домов на улице Артема в Сталино и протирают стекла до блеска. Стекла, целые стекла, товарищ, на улице, где - помнишь? - не было ни одного целого дома!
А местные люди суетливо пробегают мимо и не удивляются - привыкли, да и недосуг.
Только я один стою, изумленно разинув рот, и спрашиваю, как и ты бы спросил:
- Кто? Кто все это делает? Откуда руки, люди, материалы?
3
Товарищ!
Помнишь дороги 1941 года?
Людское море вышло из берегов и затопило большаки. Шли шахтеры с котомками за плечами. Шли строители целыми трестами, как раньше артелями. Шли мальчишки-ремесленники. Бабы устало гнали стадо. Доили коров прямо на дорогу, в пыль.
Люди шли на Восток...
Мудрая и сильная рука направляла и двигала их - и эти эшелоны, и этих людей, и усталую бабу со стадом.
Строители, шахтеры, металлурги Юга принесли на Восток свои золотые руки, свою рабочую славу. Там, в таежных дебрях, на Урале, на Амуре, в Сибири, обрели они опыт военного труда, дерзость, размах, вкус к риску.
Я встретил в Макеевке Арсения Васильевича Тищенко, инженера-строителя. На своем веку он немало доменных цехов воздвиг на Юге.
В дни войны он приплыл пароходом к Чусовой вместе с рабочими, их семьями и материалами: строить домну. Чуть не на берегу его яростно встретил заместитель Наркомстроя Павел Юдин.
- На пароходе плывешь? - загремел Юдин. - На пароходе?
Тищенко недоуменно посмотрел на него.
- На самолете надо летать в военное время! Сколько дней потерял! Вот тебе график, смотри: через пять-шесть месяцев пустишь домну.
Тищенко растерялся. Тщетно доказывал он, что ни за пять, ни за восемь месяцев никто домен не строил ни в Америке, ни даже "у нас в Донбассе".
- Ничего, пустишь! - сказал Юдин. - Поможем!
И Тищенко пустил домну на Чусовой через шесть месяцев после этого разговора.
Ты б поговорил с ним и с его ордами, товарищ! Они восстанавливают сейчас Макеевку. Разве этих людей удивишь темпами, испугаешь трудностями? Они только усмехаются: то ли было там, в тайге!
Снова двинулись по дорогам эшелоны и люди. Мудрая и сильная рука продолжает двигать людскими массивами. Война всех поставила на колеса. Со всех концов Украины и Белоруссии едет молодежь строить Донбасс.
Этих дивчат в вышитых петухами сорочках, этих синеглазых хлопцев в пиджачках не по росту ты встречал недавно, товарищ, на Черниговщине, на Волыни, на Подолии. Они выносили тебе на дорогу молоко в обливных глечиках и холодную колодезную воду. Ты, донецкий парень, принес им освобождение и жизнь. Сейчас они едут восстанавливать жизнь в твоем Донбассе.
Они едут с песнями, тягучими, деревенскими, с бабушкиными сундучками и печеными коржичками, с тайной тревогой. Они никогда раньше не уезжали из родной хаты. Они никогда не видели заводов. Они еще не умеют строить.
Их научат! К ним приставят знаменитых донбассовских мастеров. Те будут учить так: приведут строить баню. Через месяц-два и баня будет готова, и дивчата станут каменщиками, плотниками, штукатурами. Студенты строительного техникума здесь начинают свою учебу с восстановления техникума. Люди учатся труду в труде.
- Что говорить, товарищ! Не хватает людей в Донбассе. Но здесь, как на войне, говорят: не числом, а уменьем. И то, что делали раньше тридцать, делают теперь три.
4
Сейчас в Донбассе убирают урожай, товарищ. Урожай горячего, бессонного рабочего года. Только и слышишь вокруг себя: сегодня пускают шахту в Горловке, задувают печь в Енакиево, дают первый "толчок" турбинам в Мариуполе и Макеевке...