В статье-полемике (“Инфантильные и пубертатные”, “Арион”, 2003, № 3) с одним из авторов антологии — Данилой Давыдовым Игорь Шайтанов говорит: “Обычная беда теоретиков и авторов манифестов — необходимость цитировать. Приводимые в качестве образцовых тексты слишком часто обладают разрушительной силой по отношению к теоретическим построениям. В теории все стройно и многозначительно. В цитатах — жалко, и очевидно, что говорить по существу поэзии еще не о чем”. Пишутся мудреные критические статьи, авторы которых вынуждены подкреплять себя откровенно несостоятельными поэтическими текстами.
То, что в антологии обозначено как “новейшая русская поэзия”, Игорь Шайтанов назвал “искренней графоманией”. Это явление сейчас приобрело настолько широкий размах, что стало претендовать на роль духовного авангарда. Ее главный признак: утверждение легкости и доступности производства текста (каждому есть что сказать) и возводимое затем в ранг элитарного произведенное высказывание (“другому как понять тебя”). То есть, пройдя определенный довольно условный обряд посвящения (как тест на платном отделении вуза), ты получаешь право на собственное, не скованное никакими нормами высказывание. Корни “искренней графомании” можно искать в инфантилизме как одной из отличительных черт поколения “тридцатилетних”. Инфантильное начало — “оно” в терминологии Фрейда — это нижний подсознательный уровень психики, сфера не социокультурных норм, а безоговорочного следования инстинктам. Здесь нет места для обязательств, для “надо”, здесь высшее благо — это абсолютные права, верховная власть — мое “хочу”. Для инфантилизма нет понятия долга, принимаемого за наследие тоталитаризма, от тенет которого надо во что бы то ни стало освободиться. Личность, порывающая отношения с социумом, отринула и культурную память, которая у нее остается на подозрении, как инстанция, кующая эти самые скрепы, лишая свободы безграничного самовыражения. Сама же личность — прозрачная агрессивная тень, что-то наподобие лермонтовского “листка”.
Самохарактеристика инфантильного типа сознания представлена в стихотворении Ивана Марковского о тайно носимом в душе кролике:
Вспоминается притча Фазиля Искандера “Кролики и удавы”, где кролики — индивидуальные личности, а удавы… Все хорошо, если бы не какая-то патологическая зацикленность на детстве и на детскости многих авторов антологии. Процитируем другого участника проекта — Сергея Тимофеева:
А вот Николай Звягинцев:
Может быть, главная установка этих текстов — на умиление читателя, после которого он будет снисходительнее к невинным шалостям сочинителя? Или, расслабившись, читатель испытает эстетический шок от других текстов, где как “мементоморный ворон оракульствует с густошумного дуба” Геннадий Минаев (“Авиарий”).