Выбрать главу

Совсем другое дело - война на уничтожение, когда погибает девять десятых или больше населения Земли - или Земли и других планет. Тогда мир проваливается в примитивную дикость, и лишь сотое поколение заново открывает металлы и делает из них наконечники копий.

* * *

Но я опять отвлекся. Очнувшись в госпитале, я долго мучился от боли. К тому времени обезболивающих средств уже не осталось. У меня были глубокие радиационные ожоги, от которых я невыносимо страдал несколько месяцев, пока они не зажили. И вот что странно - я не спал. Тогда меня это очень напугало, потому что я не понимал, что со мной случилось, а неизвестность всегда ужасает. Доктора почти не обращали на меня внимания - ведь я был одним из миллионов обожженных или раненых - и, как я думаю, не верили моим утверждениям о том, что я не сплю совсем. Они считали, что я сплю, но мало, и что я или преувеличиваю, или честно заблуждаюсь. Но я действительно совсем не спал. И долго не спал после того, как вылечился и покинул госпиталь. Случайно оказалось, что излечилось и мое заболевание гипофиза и вес мой вернулся к норме, а здоровье стало отличным.

Я не спал тридцать лет. Затем я действительно заснул, и проспал шестнадцать лет. И в конце этого 46-летнего периода я продолжал физически казаться 23-летним.

Теперь ты начинаешь понимать то, что я к тому времени понял? Радиация - или комбинация различных излучений, действию которых я подвергся - радикально изменили функции моего гипофиза. Сюда же подключились и другие факторы. Когда-то, примерно 150 тысяч лет назад, я изучал эндокринологию, и мне кажется, я нашел нужную комбинацию воздействий. Если мои вычисления верны, у меня был один шанс из миллиарда.

Конечно, старение не было полностью устранено, но скорость его замедлилась примерно в 15 тысяч раз. Я старею на один день за сорок пять лет. Так что я не бессмертен. За прошедшие 180 тысяч лет я постарел на 11 лет. Теперь мой физический возраст равен 34 годам.

А сорок пять лет для меня - один день. Из них я не сплю примерно тридцать лет, потом засыпаю примерно на пятнадцать. Мне повезло, что мои первые несколько "дней" я не провел в период полной социальной дезорганизации и дикости, иначе бы я их не пережил. Но я выжил, и к тому времени разобрался в системе и смог позаботиться о выживании. С тех пор я спал примерно четыре тысячи раз и выжил. Возможно, когда-нибудь мне не повезет. Может быть, когда-нибудь, несмотря на все меры предосторожности, кто-нибудь вломится в мою пещеру или убежище, где я закрываюсь на время сна наглухо и в полной тайне. Но это маловероятно. У меня есть целые годы на подготовку таких мест, и мне помогает опыт четырех тысяч снов. Вы можете множество раз пройти мимо такого места и не узнать, что оно здесь, а если что-то и заподозрите, то все равно не сможете войти.

Нет, мои шансы на выживание между бодрствованиями намного выше, чем во время сознательных, активных периодов. Возможно, только чудом можно назвать то, что я пережил их так много, несмотря на разработанную мной тактику выживания.

А тактика эта оказалась хороша. Я пережил семь крупных атомных - и суператомных - войн, которые сократили население Земли до нескольких дикарей, собравшихся у костров в немногих еще пригодных для обитания местах. А в другие времена, в другие эры, я побывал в пяти галактиках за пределами нашей.

У меня было несколько тысяч жен, но всегда не более одной сразу, потому что я родился в эру моногамии, и этот обычай сохранился. И я вырастил несколько тысяч детей. Конечно, я не мог оставаться с одной женой более тридцати лет. После этого мне необходимо становилось исчезнуть, но тридцати лет для нас обоих оказывалось вполне достаточно, особенно когда она старилась с нормальной скоростью, а я практически не менялся. О, конечно, это порождало проблемы, но я был в состоянии с ними справиться. Я всегда женился, если женился, на девушке настолько моложе себя, насколько это было возможно, поэтому наше неравенство со временем не становилось слишком большим. Допустим, мне тридцать лет, а женюсь на шестнадцатилетней девушке. Тогда ко времени, когда мне приходится ее покидать, ей становится сорок шесть, а мне - по-прежнему тридцать. И это к лучшему для нас обоих, для всех, потому что, проснувшись, я не возвращался обратно. Если она к тому времени еще была жива, то ей было уже за шестьдесят, и вряд ли ей стало бы лучше, если бы к ней вернулся из мертвых все еще молодой муж. А я оставлял ее хорошо обеспеченной, богатой вдовой - богатой деньгами или тем, что считалось богатством в ту конкретную эпоху. Иногда это были ракушки и наконечники стрел, иногда зерно в закромах, а однажды - тогда была очень любопытная цивилизация - рыбья чешуя. У меня никогда не возникало ни малейших трудностей в получении своей доли - или больше, чем доли - денег или их эквивалента. После нескольких тысяч лет практики трудность была в другом - знать, когда следует остановиться, чтобы не стать подозрительно богатым и не привлекать внимания.