Мы оба знаем, чего ты добился. Я стал твоим рабом, слугой твоей ангельской красоты, несгибаемой воли, хитрости и блестящего ума. А ты все время играл со мной, не так ли? Каждую ночь ты доводил меня до безумия своими ласками, а потом, стоило мне попросить, с готовностью отдался мне, как мальчишка из дешевого борделя... Я знаю, тебе было больно, но ты никогда не сознался бы в этом. Ты беззвучно плакал, жарко шепча мое имя, и комкал в руке простыни с такой силой, что трещала тонкая ткань... И я молил о прощении, раскаиваясь в собственной слабости перед лицом сокрушительной страсти, терзавшей мое несчастное сердце, а ты требовал, чтобы я довел все до конца, и твой голос лишь слегка дрожал. А после я целовал тебя, чувствуя вкус крови на твоей припухшей, прокушенной от боли губе. Я любил тебя больше жизни...
Ты обещал мне так много, и я верил, что в твоей власти сдержать обещания. Но короли не могут принадлежать никому, даже себе. Мы виделись не часто; порой у меня не было возможности даже взять тебя за руку - лишь перехватить твой взгляд, лукавую улыбку, в которой было все, чего ты не мог сказать... Я приезжал, уезжал, и каждый раз чувство к тебе вспыхивало в моей душе с новой силой. Ты превращался из мальчишки в мужчину, и в те редкие ночи, что мы проводили вместе, ты буквально доводил меня до изнеможения.
Все изменилось, когда умер мой старший брат Генри. Ты спрашивал меня, имел ли я отношение к его смерти, потому что я никогда не любил его. Я не сказал тебе тогда, не скажу и теперь. Просто, когда его не стало, моя жизнь переменилась... Мне оставалось только ждать, когда настанет черед отца. Сам я не собирался умирать, так что корона Англии должна была достаться мне, а ты говорил, что с божьей помощью это случится очень скоро. Ты ошибся. Еще три года - и не стало Джеффри, только я да маленький Джонни, а его я никогда не воспринимал как соперника...
Война с отцом была долгой, он натравливал на меня баронов, поднимал мятежи в городах. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что он действовал с удивительной проницательностью, нападая именно там и тогда, где я не ожидал. Ему словно кто-то подсказывал, как нужно действовать... Что ты скажешь на это, Филипп? Я ведь делился с тобой всеми своими планами... Помнишь, как ты взбесился, когда я покинул тебя, чтобы усмирить мятежников в Нормандии? Тогда я гостил у тебя в Париже, мы каждую ночь проводили вместе. Ты стал восхитительным любовником. Кто был твоим учителем? Ты уходил от моих расспросов, но можно было не сомневаться, что в твоей жизни были другие мужчины... За ужином ты обычно просил менестрелей и жонглеров развлечь нас, а сам ласкал меня под столом, поглаживая через штаны мой напряженный член и забавляясь моим смущением. Потом ты поднимался, прощался с Изабеллой, чопорно целуя ее в лоб, и звал меня за собой "обсудить дела". Я любил тебя в темноте спальни, наслаждаясь теплом твоей гладкой кожи, легким запахом пота и вкусом страсти, и ты шептал мне слова, заставившие бы покраснеть и шлюху... А потом я вынужден был уехать в Нормандию. Ты просил меня остаться, говорил, что готов отдать мне Нормандию, Анжу и Пуатье, но я все же покинул тебя.