- Чего?! – раздался над ухом недовольный голос, и она вздрогнула, возвращаясь в реальность. – Чего говорю тебе, попрошайка?
Маша открыла рот, захватала как немая рыба ртом воздух. Незнакомая дама одарила ее брезгливым взглядом.
- Нет у меня ничего! Можешь даже не заглядывать мне в сумку.
- Вы что? – Маша удивленно выгнула брови. – Я не попрошайка, мне ничего не надо.
- Ага! Как же. – Женщина взяла горсть семечек и снова завязала пакет на узелок, спрятав его в недрах сумки. – Глаза то вон, какие большие, в сумку смотришь. Так отвлекись на секунду, а ты и сопрешь или вещи или кошелек. Знаем мы таких, видали.
- Вы с ума сошли? Я просто задумалась.
- Я тебе сойду сейчас! – Дама ощетинилась. – Огрызается еще, соплячка! А ну пошла! А то быстро на тебя ментов вызвоню.
Пришлось встать и попятиться от неадекватной особы. Как на зло подтянулись и другие ожидающие автобус и все, как сговорившись, уставились на нее. Что только не отражалось в их глазах – от пресловутого презрения и брезгливости, до сочувствия и неодобрения – и куда только родители смотрят?.. И надо же – судят исключительно по внешнему виду.
Маша остановилась за остановкой, прикрыла глаза. Мысли заметались в голове стаей птиц, внутри – боль и опустошение. Почему все так? Она все ждала, что жизнь наладится, заиграет красками ярче и слаще. Вроде бы и начало было положено, вот хоть бы этим голубым свитером, что яркой кляксой ворвался в ее серую жизнь, но счастье – скоротечно. Права была мама.
Маша всхлипнула – мамочка только живи и будь здорова! Остальное не важно!
Она открыла глаза, когда закряхтел и пшыкнул автобус, остановка опустела и белый икарус, тяжело пыхтя, поехал в сторону центра. Вернулась на лавочку. Села в угол остановки.
- Да мы на дачу, на шашлыки! – услышала она совсем близко довольный крик Надьки и вздрогнула. Час от часу не легче. Следом за голосом, появилась она сама, в ярко красном спортивном костюме и красной же помадой на губах, все с теми же подругами.
- Ты здесь ночевала что ли? – засмеялась Надька, заметив Машу и направилась к ней.
Маша выдохнула.
- Как бродяжка бездомная! – девушка демонстративно поставила свою ногу в новом белоснежном кроссовке на скамейку рядом с Машей.
- Я не бродяжка. – Огрызнулась Маша, машинально поправляя волосы и оттягивая свитер.
- А кто ты? – с вызовом спросила Надя, и глаза ее заблестели азартным огнем.
- Я человек, такой же, как и ты.
- Не-не-не, ты себя и меня не сравнивай, бомжиха!
- Я не бомжиха! Почему ты судишь о людях по их одежде и внешнему виду? Нет у меня сейчас возможности выглядеть модно, но это же не означает, что я не могу нормально общаться. Не оскорбляй меня!
Надежда обескураженно хмыкнула. Свита за ее спиной замолчала, ожидая ответа.
- Еще раз сравнишь себя и нас, - процедила она сквозь зубы, - получишь по своей грязной морде, поняла?
Надька замахнулась и Маша, сдавшись, зажмурилась. Девицы засмеялись. Ее страх привел их в восторг. Конечно, когда ты сам слаб, лучшее средство – унижение соперника. Слов не хватило, в ход пошли кулаки.
Заскрипел старенький желтый икарус. Маша распахнула глаза, услышав отдаляющиеся шаги. В этом мире все думают только о себе, и никому нет дела до чужой жизни, с горечью подумала она и уронила голову.
***
Последующие дни проходили как в тумане. Отец постоянно пил и не обращал на нее никакого внимания, почти не разговаривал с ней, и все чаще в их доме появлялись посторонние люди, такие же пьяные как отец, и такие же безучастные к жизни. Маша, почти не выходившая из дома, молча, наблюдала за бесконечной вереницей пьяных гостей, устав от их пьяных разговоров, уходила в свою комнату, запиралась на шпингалет и лежала, свернувшись клубком на кровати. Смотрела в пустоту и ждала маму. Как же она сильно любила ее, как дорожила этой светловолосой женщиной, вмиг потерявшей интерес к жизни. Воспоминания о вчерашней мимолетной их встречи в больнице, больно обожгли лицо горячими слезами. Мать, под воздействием сильнодействующих лекарств никого не узнавала, почти не разговаривала и только единожды слегка сжала ладонь, в которой была хрупкая рука ее дочери. Мама…что может быть дороже.
В таком мучительном непонимании происходящего прошла неделя и в последнее воскресенье лета Маше сообщили, что матери не стало. Сообщили ей это известие пьяные гости отца, которых она встретила, едва переступив порог квартиры. Она остановилась посреди коридора, с замиранием сердца слушая дикий, не знакомый до этого рев отца, доносившийся с кухни. Как Маша бежала из дома она не помнила, как мокла под проливным дождем – не ощущала, очнулась только, когда совсем замерзла и промокла, и когда сил кричать больше не было. Голос охрип, взгляд потускнел, потерял искру жизни, потухла ее душа, когда-то рожденная в теплых ласковых руках матери.