Оказалось, что истории болезни просматривать не надо, достаточно пролистать амбарную книгу, куда записывали рожениц при поступлении. Регистратор читала имена рожениц, а Инна Леонидовна их записывала в блокнот. Список получился не очень большой. Среди апрельских рожениц прозвучало имя, вызвавшее у Инны Леонидовны сердцебиение:
– ЛаУма!
– Не ЛаУма, а Лаума. У краткое, – поправила её молоденькая акушерка. – Я помню эту женщину. Лаума Лаце. Она сама русская, но по документам латышка, потому что отец у неё был латыш. Лаума – значит фея. А дочку назвала Наташей.
Ещё примерно за месяц список проглядели, а потом Инна Леонидовна заявила:
– Ну, достаточно! Девочки, как я вам благодарна!
– Да бросьте, – сказала внучатая племянница Славдии. – Вам спасибо. Мы насмеялись от души. И грымза наша раза три заглядывала, а разогнать нас побоялась: всё-таки вы здесь по указу императрицы!
По адресу дверь никто не открыл. Баринов Инну Леонидовну успокоил:
– Мало ли, гуляет или в гостях, в магазине, на даче, в поликлинике. Завтра выходной, с утра нагрянете! Но материал по именам с вас, не отвертитесь! Даром, что ли, я роддом навестил! Правда, об этой Марье Ивановне я тоже напишу. Профессия у неё святая, и сама она человек интересный.
Глава тринадцатая
Варя звонила каждый день и жалобно просила вернуться в Утятин. Но Инна Леонидовна вдруг поняла, что возвращаться ей не надо. И прошлую жизнь вспоминать не хотелось. Глупое её замужество, неудавшееся материнство, последовавшая за ней нищая одинокая жизнь… а хорошее что-то было? Вот пришло в русский язык такое выражение – чайлдфри. Большинство эту позицию осуждают. И она вроде бы осуждала. Но, оказывается, она душой кривила, и не только перед другими, но и перед собой. Это у неё был страх не перед повторением болезни ребёнка, а перед материнством вообще. Ведь брала она ребятишек Вари, когда они были маленькими, если в этом была необходимость. Но всегда знала, что это ненадолго: на выходные, на время болезни Вари или карантина в детском саду. Она искренне привязалась к детям, считая их роднёй. А через много лет дети выросли и отдалились. Не только от неё, они и к матери стали холоднее относиться, и к отчиму. За Лёшу особенно обидно. Нет, Юра, конечно, ближе, но это пока у него своей семьи не появилось. После всех этих событий она наконец задумалась: а так ли надо жить? Вот бабушка Вера создавала свою семейную империю: пускай в конюшне, но вместе! Жить по единым правилам! Помогать родным! И первым её родной внук эти правила похерил.
Остаться в Утятине – значит навсегда остаться в детских проблемах. Через месяц с небольшим, а может, и раньше появится дочь у Лёши. Конечно, живут они не близко, но быть ей на подхвате. Так и Копыловы её уже в свои проблемы включили. Чуть дочка Дашина засопела – стук в окно. В детскую консультацию на приём надо: «Тётя Инна, вы со мной сходите?» Вообще Дашка в роли матери нравится ей очень. Выполняет все врачебные предписания, читает статьи в интернете, порядок в доме идеальный, как при покойных бабушке и дедушке. Валет балдеет от своих девочек. Не курит и не пьёт. Сколько продержится эта идиллия – неизвестно, хочется надеяться, что навсегда. Но как-то нечестно, что никто не думает о том, что у неё могут быть свои интересы.
Вот привяжется она к ним, а через годы придёт к тому, что никому не нужна. Так лучше любить их в отдалении и не рвать потом сердце, оказавшись в одиночестве.
И она твёрдо решила: жить будет здесь. В Москве или Подмосковье, но ближе к тому, что ей нравится: театры! Она приехала в гости к Тамаре Афанасьевне, бывшему их режиссёру. Та встретила её с радостью, но ночевала Инна Леонидовна у неё только одну ночь. С ней даже родной сын не ужился, отселив мать в добрачную квартирку жены, как только она смогла ходить. Прокуренная квартира, громоподобный голос, вечный кашель – и кто бы вытерпел? К счастью, в этом же подъезде сдавалась квартира, и она сняла её на месяц. Каждый вечер отправлялась в театр, один раз прихватила с собой Тамару Афанасьевну. Ну и натерпелась же! На едкие комментарии старухи оборачивались ближайшие пять рядов! Но именно этого ей не хватало в последний год…
Вот тогда, выйдя из театра, она поняла: ей не столько интересно смотреть на конечный продукт творчества, как присутствовать при его создании. Репетиции – вот что ей нравится больше всего. Слушать одну фразу, бесконечно повторяемую и понимать: опять не то! А потом осеняет: «Ну нельзя говорить такие слова в лицо и на крике! Их говорят самому себе и осипшим голосом!»