Я налил себе рюмку виски и спросил:
— А где миссис Помрой?
— Поехала с ним в полицию. Храбрая женщина. Но когда наступают тяжелые времена, жена должна быть рядом с супругом, — заметила мисс Прюитт голосом, совсем не похожим на тот, которым она произносила свои речи. Несколько минут она твердила про идеальные отношения между мужем и женой, пока, наконец, не почувствовала неловкость от своей собственной непорочности.
— Значит, все позади? — спросил я.
Миссис Роудс прикрыла глаза.
— Надеюсь…
Мисс Прюитт яростно тряхнула головой, шпильки опасно разлетелись по комнате.
— Им придется это доказать… До той поры нам всем придется находиться под рукой. Один Господь знает, как долго это будет продолжаться.
— Но ведь мы не должны оставаться здесь на все время расследования, — я начал волноваться.
— Нет… только до заседания большого жюри… до вынесения обвинительного заключения. Потом мы сможем уехать. Но даже в этом случае нам придется задержаться по меньшей мере до конца недели.
— Роджер всегда мне нравился, — задумчиво протянула миссис Роудс, глядя в огонь.
— Все это словно дурной сон, — поддакнула мисс Прюитт.
— Я уверена, он не мог этого сделать.
— Тогда кто же? Ни я, ни вы, ни этот мальчик, ни Элен… Конечно, я подозревала слуг, особенно буфетчика. О, я знаю, как вы хорошо к нему относитесь, но позвольте заметить, что во многих случаях именно слуги с, казалось бы, безупречной репутацией оказывались убийцами. А почему? Из-за неразумного обычая оставлять им деньги. Подумайте только, сколько пожилых дам были убиты их любимыми компаньонками из-за денег, из-за небольшого наследства. Поверьте мне, это случается повседневно.
Мисс Прюитт продолжала причитать, миссис Роудс смотрела в огонь. Никто из них не спросил меня, почему я в вечернем костюме. Отсутствие Элен тоже не заметили, о ней вообще не вспомнили.
Вскоре все отправились спать. Оставшись один, я позвонил Уинтерсу и, к удивлению, наткнулся прямо на него. Он казался весьма оживленным.
— Полагаю, все кончено? — голос мой звучал довольно мрачно.
— Совершенно верно. Мы арестовали Помроя.
— И он сознался?
— Нет, и, похоже, не имеет ни малейшего намерения сознаваться. Хотя ему это не поможет.
— Тогда я могу написать, что у лейтенанта Уинтерса достаточно доказательств, которые могут оправдать драматический арест главного подозреваемого?
— Совершенно верно.
Голос Уинтерса просто звенел от счастья, и я ему еще польстил, заметив, что в качестве награды за то, что он сообщил эту новость мне первому, я постараюсь, чтобы его имя заняло достаточно большое место на страницах «Глоуб» и чтобы он был должным образом отмечен. Он заверил меня, что еще ни один журналист ничего не знает: газетчики толпятся возле полицейского управления, но он еще не делал никакого заявления. Итак, я узнал эту новость первым, за что искренне его поблагодарил. Правда, «Глоуб» — вечерняя газета, и некоторые утренние, окажись они достаточно проворны, могли бы ее обойти. Однако у меня на руках была полная информация о случившемся.
— Кстати, на чем основаны ваши обвинения? — неплохой вопрос, ответа на который он должен был бы избежать. Так и случилось.
— Пока сказать не могу. Однако косвенных свидетельств достаточно, чтобы сформулировать обвинение. Скажем просто, что дело полностью под контролем полиции.
— А миссис Помрой тоже находится в управлении?
— Да. Сейчас она разговаривает с мужем, они ждут их адвоката.
— Она, должно быть, бледна, но глаза сухие?
— Я не смотрел.
— Да, кстати, кто их адвокат?
— Новый сенатор… губернатор. Он только что приехал из Талисман-сити.
— Он собирается заняться этим делом?! — Я был удивлен. Сенаторы, насколько мне известно, не ведут уголовных дел.
— Нет, хотя намерен направлять юридические действия. Но нас это не беспокоит, — на этом наш разговор завершился.
Мне ничего не оставалось, как заняться статьей. Я нашел пачку бланков с грифом «Сенат Соединенных Штатов», взялся за карандаш и принялся за репортаж для «Глоуб». Мне предстояло изложить историю миссис Роудс о детстве Камиллы Помрой, описать отношения между сенатором и обвиняемым, обстоятельства ареста и внешний вид Помроя, бледного, но с сухими глазами, которого уводит полиция, а он энергично протестует и настаивает на своей невиновности.
Но, взявшись за работу, я понял, что дело отнюдь не закрыто. Сейчас, вновь возвращаясь к этим событиям, я не могу уверенно сказать, почему в тот момент у меня возникло сомнение, почему я решил, что наиболее вероятный кандидат в убийцы этого преступления не совершал. Я не отношусь к числу тех постоянно во всем сомневающихся, которые убеждены, что наиболее очевидный подозреваемый никогда не бывает виновен. Мое уважение к человеческой безупречности не столь велико. В большинстве преступлений, связанных с насилием, именно на виновника обычно падает основное подозрение… Хотя профессиональные авторы криминальных романов и утверждают обратное. Просто Помрой никак не устраивал меня в качестве преступника.