Но и в полночь, и позже они все еще пытались. Не получалось ничего. Они превратились в пару тружеников, занятых сложной, обреченной на провал работой, приносившей им только разочарование и усталость. А в промежутках, сидя в темноте без сна, они курили и находили утешение в рассказах о себе.
Да, в Вассаре ей, итальянке, приходилось нелегко. Даже и в «Ковард-Маккан»[62] ей, итальянке, приходится нелегко, потому что кое-кто, похоже, считает, что итальянка обязательно должна быть распутной барышней, все время пребывающей в поиске новых любовных приключений. Порой ей кажется, что в ее жизни вообще ничего хорошего не было, пока она не встретила Боба. Или не надо этого говорить? Ничего, что она рассказывает ему про Боба?
Конечно ничего; было бы глупо о нем не говорить. Они же оба прекрасно понимают, что происходит.
А кроме того, они оба понимали — и слишком даже хорошо понимали, что на самом деле здесь не происходит вообще ничего.
Ну, он до сих пор не понял, что было не так в его браке, — может, никогда и не поймет, а может, вообще ни про какой брак ничего понять нельзя, — хотя, наверное, это было как-то связано с деньгами его жены. Про эти деньги долго рассказывать, и, даже если он расскажет, вряд ли проблема станет понятнее; в любом случае неужели ей не скучно все это слушать?
Мэри было не скучно, и, выслушав, она заявила, что он молодец, что занял такую принципиальную позицию и что столько лет твердо ее держался. Такого принципиального человека она, наверное, еще никогда не встречала.
Да ладно, черт его знает; может, если бы он согласился жить на эти деньги, они оба были бы счастливы, да и Лаура тоже; может, ему даже удалось бы больше всего напечатать.
Но тогда, сказала Мэри, он стал бы совсем другим человеком. Он не смог бы остаться самим собой, если бы отбросил эту свою принципиальную неподкупность. А кроме того, если бы он не был тем, кем он был, она сама бы не оказалась сейчас здесь.
И Майкл решил, что эта мысль не лишена изящества, — Мэри знала, как сделать комплимент, поэтому он взял у нее сигарету и затушил ее в пепельнице вместе со своей. Потом он неспешно поцеловал ее несколько раз, бормоча ее имя и повторяя, что она очень красивая, а потом снова принялся ласкать и гладить ее. Она так и сидела рядом с ним на кровати, пока его руки не убедили ее, что на этот раз все получится; тогда он дал ей повернуться, подтянуть ноги и лечь на спину. Но и на этот раз они не продвинулись ни на йоту.
На следующий день, нервный и невыспавшийся, он попытался успокоить свой стыд тем, что долго и без всякой цели гулял с Мэри Фонтаной по Гринвич-Виллидж. Она шла, приникнув к его руке, и время от времени приятно ее сжимала, но говорить приходилось в основном ему, и все свои обворожительные реплики он произносил в безжизненной, утомленной манере, отдаленно напоминавшей тон Хамфри Богарта. Если он не может стать для нее мужчиной, то, по крайней мере, разыграет особенного персонажа.
Впрочем, когда они пришли в «Белую лошадь», он бросил ее развлекать. Там он был способен только на то, чтобы отметить еще раз, какая она красавица, с этой ее длинной шеей, темными глазами и прелестным ртом; казалось, что пиво и вечерний свет специально сговорились, чтобы сделать ее настолько желанной, чтобы его несчастное сознание уже не смогло это перенести.
Но у них еще было время — оставалось добрых полнедели, и он знал, что губительнее всего — перестать надеяться раньше времени.
Когда они вернулись домой, она выступила с робким предложением, отказаться от которого было невозможно: «Хочешь, пойдем вместе в душ?» — и в душе она была великолепна. Он мог весь оставшийся вечер не отрываясь смотреть на то, как кивали и покачивались ее небольшие гордые груди; пока она намыливалась и смывала с себя пену, его завораживал один только вид ее чудесных ног, почти смыкавшихся сверху: это манящее пространство между ними шириной в два-три пальца было заполнено завитками волос, как будто природа имела в виду сделать ее женщиной более несомненной, чем все остальные.
О господи, если ему суждено когда-нибудь овладеть ею, то это произойдет сейчас. И он все меньше сомневался в том, что это произойдет, когда они принялись вытирать друг друга полотенцами.
— Сейчас, — бормотал он. — Давай сейчас, девочка…
— Да, — отвечала она. — Да…
Потребность в объятьях едва не лишила их способности к передвижению, однако они преодолели расстояние до кровати и легли, готовые к слиянию, которое поставит наконец все на свои места.
62
«Ковард-Маккан» (сейчас называется «Ковард, Маккан и Гейган») — нью-йоркское издательство, выпускающее литературу для детей и юношества.