И Иван Никитович не стал исключением. Хотя предлогов для того, чтобы остановиться, не срываться в пропасть безумной страсти, было более чем достаточно. Разница в возрасте огромная. Даше двадцать семь, ему – пятьдесят пять. Она нищая провинциалка с прижитым бог знает от кого ребенком, он – разумеется, москвич, состоятельный, известный антиквар. И, пожалуй, самое главное. Даша не так давно вышла замуж за Филиппа. Хорош отец, который спит с женой своего сына, ничего не скажешь. Ну и мерзость! Но – не изменить, не прекратить, не исправить. Наказание. Кара.
Ивану Никитовичу было особенно трудно смириться с собственным бессилием еще и потому, что обычно это женщины от него млели, норовили втиснуться в его жизнь и в ней зацепиться. И вот, уму непостижимо – какая-то девчонка. Ведьма. Магнит. Наваждение. И никуда от него не спрятаться, не деться…
– Ты опять думаешь о том, как бы от меня избавиться? – поинтересовалась Даша, прищурив инопланетные глазищи. – Не выйдет, Ванечка! И не вздумай жаловаться на меня Филиппу. Предупреждаю: пожалеешь!
Иван Никитович с раздражением посмотрел на кроваво-красные, явно искусственные Дашины ногти и вздохнул:
– Мне казалось, ты совсем выбилась из сил и заснула. Я тобой любовался.
– Есть одно занятие поинтереснее!
Девушка мгновенно вынырнула из-под одеяла и отбросила на спину облако вьющихся черных волос. Через секунду они вновь упали на ее худенькие плечи, защекотали лицо Ивана Никитовича. Но ради сладких пахнущих ванилью Дашиных губ можно вытерпеть любые неудобства…
Москва приближалась быстро и неотвратимо. Ее огромное тело лишь считаные минуты можно было полностью оглядеть с борта снижающегося самолета. Потом огромный мегаполис разлился бескрайним морем, и волны-кварталы заполонили все пространство до линии горизонта.
«Je me suis deshabitйe de ma ville natale? C’est etrange… j’ai l’emression que Paris, vue d’un avion, n’est pas aussi immense et a l’air plus elegant,[5] – с удивлением подумала Лика Вронская. Потом спохватилась: по-русски надо рассуждать! И торжественно сама себе пообещала: – Я привыкну к тебе, Москва. Я полюблю тебя снова, моя московская жизнь. У меня просто нет выбора».
…Думала ли она полгода назад, улетая в Париж к любимому мужчине, что придется возвращаться? Причем возвращаться одной, растерянной, потерянной, расстроенной? Нет, конечно. Лика считала, что вот он, ее счастливый билет. Вытащен. Нашелся. После долгих поисков он наконец с ней.
Но все оказалось совсем по-другому.
Неожиданно выяснилось, что журналистика – это не профессия. А вода, кожа и дыхание. Или же диагноз. Множество раз, устав от напряженного ритма, чужих статей, которые надо редактировать, собственных материалов, за которые то подают в суд, то обещают оторвать голову, Лика думала: все. Все-все-все. До свидания, дорогой еженедельник «Ведомости». Прощай, любимый шеф Андрей Иванович Красноперов. Всем спасибо, все свободны. Устала. Не могу так больше. Хочу ходить по аллее парка, усаженной благоухающими цветами. Хочу писать книжки. Хочу заботиться о любимом мужчине.
И вот в ее распоряжении оказался потрясающий парк. В нем росли беззаботные цветы, щедро дарившие свою красоту. После прогулки надо торопиться домой, готовить ужин для Франсуа. Но…
Ликино тело было в Париже и чувствовало себя неплохо. Мозг Вронской по-прежнему оставался в Москве, планировал номер, редактировал, писал. Пульс жизни газеты продолжал биться в Лике, несмотря на то что ее и редакцию разделяли тысячи километров. Время оказалось плохим доктором, не исцелило ее от этой заразы. Недели перетекали в месяцы, но Лике все казалось, что она вынуждена носить строгие деловые костюмы.
Эта боль, вызванная сложностями адаптации в чужой стране, так и просилась выплеснуться в книги. Но ежесекундно звучащая вокруг французская речь вкупе с хорошими филологическими способностями привела к тому, что уже через неделю после приезда Лике стали сниться сны исключительно на французском языке. Писать книги на французском языке Лика не могла, так как все же не владела им столь виртуозно. Но русский уже почему-то начал в ней угасать. С пугающей быстротой. И вот он, второй печальный итог французских реалий. В папке «Роман» один-единственный сиротливый файл. Он называется «I глава». И в нем не написано ни строчки.
Но, вполне вероятно, со всем этим можно было бы смириться. В конце концов, большинство женщин не пишет статей в газету и не сочиняет детективных романов. И ничего – совершенно замечательно себя чувствует. Дамы счастливы своей любовью.
Лика тоже была счастлива! Безумно, до готовых брызнуть слез, до сбивающегося дыхания. Гармония. Умиротворение. Исчезновение. Пожар, полет, огонь.
Она словно пробовала различные слова на вкус, но не находила того подходящего, горько-сладкого, затаенного, самого нужного.
Жить с Франсуа оказалось очень просто и здорово. Но только по ночам. Лике казалось: она помнит все эти ночи до единой, потому что каждая из них вызывала восхищенный возглас: «Лучше не бывает!» Но следующая всегда оказывалась еще прекраснее! К тридцати годам Лика поняла, что совершенно напрасно считала себя искушенной любовницей. На самом деле ничего она не знает о своем теле, о сексе и о мужчинах. Франсуа открыл ей чувственную любовь заново. Являлось ли это следствием его темперамента? Или все французы – такие великолепные любовники? Подруги часто задавали Лике подобные вопросы, но она не знала, что и ответить, потому что Франсуа был единственным французом, с которым у нее сложились близкие отношения. И выяснять особенности прочих французских мужчин, при всем Ликином любопытстве и стервозности, не возникало ни малейшего желания.
Их тела совпадали полностью. Губы и руки Франсуа пьянили Лику до беспамятства. Она приходила в себя от собственных стонов и сокрушалась, что не может себя контролировать, а значит, не способна отплатить такой же нежностью. И обещала себе исправиться, и никогда не могла точно сказать, сдержала ли она обещание.
Но ночной рай всегда плавно перетекал в дневной ад. Мучило и терзало все. Начиная от медлительности официантов в кафе и заканчивая многочисленными тетушками Франсуа, с которыми полагалось вести длительные беседы ни о чем.
«Mon cheri, j’adore la cuisine franзaise! Je vais devorer le „Caprice des dieux“, le foie gras et la soupe а l’oignon!»[6] – мурлыкала Лика в первый день после приезда. Но как только эта фраза была произнесена – мучительно остро захотелось селедки и квашеной капусты.
Хотелось всего, чего изысканный, элегантный и влюбленный Париж просто не мог дать.
Загазованного воздуха, пробок на три часа, давки в метро. Агрессивных людей. Новых детективов Александры Марининой.
Оказалось, оно действительно существует, чудовище, терзающее душу острыми когтями боли. Его зовут ностальгия. И хотя Лика объехала с командировками всю Европу и считала себя космополиткой, принять Францию не только как родину – хотя бы как страну, где можно постоянно жить, Вронская так и не смогла.
«Ton mйtier est horrible! Il t’a forge un caractиre en acier trempe. Les autres – cela ne compte pas pour toi. А vrai dire, tu ne veux pas partager ta vie avec personne. Tu es le leader et n’a besoin de personne. Il veut aller droit devant, voilа tout. Il est sur que si tu continues ton chemin toute seule, tu avanceras plus vite qu’ensemble avec un autre…»,[7] – говорил с отчаянием Франсуа, и досада превращала его голубые глаза в темно-серое налитое дождем небо.
В последнее время спорить с такими высказываниями ей не хотелось. И на красивом лице Франсуа промелькнуло облегчение, когда Лика сказала, что хочет съездить в Москву. Ненадолго, разумеется.
Но их губы пили друг друга с таким отчаянием, словно это был последний глоток поцелуев…
5
«Я успела отвыкнуть от родного города? Странно, но мне кажется, что Париж из окошка самолета выглядит более изящным и не таким громадным».
6
«Дорогой, я обожаю французскую кухню! Буду поглощать сыр „Каприз богов“, гусиную печенку и луковый суп!»
7
«У тебя ужасная профессия! Она сделала тебя слишком сильной. Ты не умеешь считаться с другими. И на самом деле ты не хочешь ни с кем делить свою жизнь. Ты лидер, а лидеру никто не нужен. Ему требуется лишь идти вперед. Но если человек идет один – он чаще всего уйдет дальше, чем когда путешествует вдвоем…»