— Как хочешь, — пожал плечами Василий.
Мальчик в балахоне остался стоять на прежнем месте, а царевич медленно приблизился к столу, стараясь не обращать внимания на оставшиеся на нём пятна крови. Главный городовой поднял на него взгляд, и на лице мужчины появился неподдельный страх.
— Вы тоже подойдите, — махнул рукой Василий ещё двоим, жмущимся ко входу, городовым.
Когда все они собрались у стола, напуганные и побледневшие, царевич зажег на пальцах огонёк, принявшись читать заклинание на дораскольном языке. Лица городовых ещё больше вытянулись, но никто из них не решался ни пошевелиться, ни заговорить. Очертив в воздухе восьмиконечную звезду горящими пальцами, он заключил ее в круг, после чего снова заговорил на чегренейском:
— Этим вечером вы просто остановили на улице большую взбесившуюся белую лошадь. Вы никогда не видели Масок вживую. Никогда не были ни во дворце, ни в его подземельях. Этой ночью вы не были дома, потому что отмечали благополучный исход происшествия с лошадью в кабаке.
Царевич щелкнул пальцами, и все трое городовых свалились на пол, наповал сраженные глубоким сном. Василий подошёл ко входу, и, приоткрыв дверь, позвал тайных служащих.
— Отвезите их в какой-нибудь кабак рядом с местом происшествия и разбудите, — распорядился он.
— Они могут посеять панику, было бы разумным... — начал один из тайных служащих.
— Сомневаетесь в разумности моих решений? — предостерегающе произнёс царевич.
— Никак нет, Ваше Императорское Высочество! — поспешил отказаться от своих слов служащий.
— Просто отвезите их и разбудите, я обо всём позаботился. Если узнаю, что вы самовольно решили распорядиться судьбой этих людей, то будете наказаны по всей строгости, — предостерёг Василий тайных служащих, уже начавших перетаскивать спящих городовых к выходу.
Когда дверь за ними захлопнулась, в каменной комнате остались только царевич и мальчик в балахоне. Он стянул с головы капюшон, и на его болезненно бесцветное лицо упали серо-русые кудри.
— Ты же вроде говорил, что не будешь использовать колдовство против тех, кто не способен ему противиться? — упрекнул Василия мальчик, обратив на него взор своих красных, точно от плача, глаз.
— Если бы я не заставил их забыть, их упрятали бы в лечебницу, — недовольно отозвался царевич. — Вряд ли это был бы лучший исход. Пойдём уже отсюда, ты знаешь, я не выношу кровь.
Они вышли в коридор и направились к выходу из подземелья. Василий и сам был не в восторге от того, что ему пришлось стереть память тем городовым. Может умом он и понимал, что поступил правильно, но применение огня против обычных людей всё равно оставило после себя противное гнетущее чувство.
— Это нехорошо, — сказал вдруг мальчик.
— Я тебя и с первого раза понял, Паша, — раздраженно отозвался царевич.
— Нет, я не об этом, — отрицательно замотал головой собеседник, отчего его мышиного цвета кудри начали подпрыгивать, как пружинки. — Я имел ввиду Маску. Очень плохой знак.
— Иногда мне кажется, что ты больше всего на свете любишь озвучивать очевидные вещи, — закатил глаза Василий.
— Ты собираешься что-то предпринять?
— Конечно, я собираюсь что-нибудь предпринять! — сорвавшись, воскликнул царевич, но, опомнившись, продолжил более мягко. — Однако ты и сам понимаешь, что я должен согласовать свои действия с отцом.
— Сейчас к нему пойдёшь?
— Утром. Сейчас его и пушечный выстрел не разбудит.
Выбравшись из тёмных каменных лабиринтов, они оказались в намного более приятной роскоши царского дворца. Мраморные лестницы были устланы красными коврами, а высокие своды потолков подпирали широкие колонны. Стены были украшены золоченой лепниной, изображавшей сцены сражений и охоты, а из ниш выглядывали вычурные скульптуры Четверки Пантеона: Борей расправил пару крыльев и скрестил перед собой руки, будто желая от чего-то защититься; Искра держала чашу, в которой пылал настоящий огонь; Пелагея, с жемчужной короной на голове, была объята морскими волнами. Самой большой и помпезной статуей, конечно же, был Пётр. В отличие от остальных трёх, его статуя стояла посреди зала, прямо напротив главного входа. Огромный бог с видом победителя поставил ногу на крупный камень, а в его руке сверкала позолоченная молния. У статуи было целых шесть крыльев — по легенде, Искра и Пелагея отдали ему свои.