— Так ведь Светлана видела чудищ впервые, — произнёс капитан, будто объясняя ей ответ на совсем уж детскую задачку. — Ну перенервничала девица, все же мы не сразу рубить Масок налево и направо начинали, скажи, Гришка, а?
«Да что он тебе скажет, ежели вы оба только и знаете, что в кабинетах кресла продавливать?» — подумала про себя Елена, но вслух, конечно, возражать не стала.
— Ну ничего, полежит, полечится, и все с ней будет как надо, — продолжал тем временем капитан, успокаивая, скорее, себя самого. — а проблем нам уже Матвеич устроил. Ну все, иди с глаз моих, — раздраженно пробурчал он, махнув рукой в сторону выхода.
Елену, видевшую собственными глазами безумство Светланы, доводы капитана совсем не убедили. Но несмотря на это, спорить с ним она не собиралась. Ведьма прекрасно знала, что человек он был из той породы, с чьей твердолобостью могла совладать, разве что, в упор выпущенная пуля.
Но и оставлять все как есть было бы преступлением, сродни тому, за которое собирались теперь судить Матвеича. Если не вышло у нее донести правду до своего начальника, она напишет его начальнику, а после вдоволь позлорадствует, когда злополучного капитана за шкирку вытащат из мягкого тёплого кресла, понизив в звании до обычного гвардейца.
Сначала возвращаться в палату она не хотела. Елена итак думала о том что ее уже хватились, и когда она, как ни в чем не бывало, заявится обратно, медсестра, бинтовавшая ее раны, теми же бинтами привяжет ее к койке. Но делать было нечего: там остался ее единственный тулуп, шапка, сабля и прелестный складной ножик с перламутровой ручкой, по которому она уже тоже успела соскучиться.
Она вдруг вспомнила, как вчера хвасталась им за завтраком Матвеичу, и в глазах точно потемнело. Верить в его предательство было невыносимо, но и не верить никак не выходило. Елена не заводила друзей, предпочитая ограничиваться только веселым поверхностным приятельством, но Матвеич, несмотря на свою знаменитую лень, вызывал у нее уважение, и оттого разочарование в нем ранило много сильнее.
Снова незаметно пробравшись в свою палату, она с облегчением заметила, что Светлана была всё на том же месте и всё ещё спала. На её прикроватной тумбочке лежало сложенным вдвое то самое письмо от мертвеца и несколько чистых листов бумаги. Взяв из чернильницы перо, она прямо на этой же тумбочке принялась писать вышестоящему начальству просьбу об увольнении Светланы в связи с ее душевным нездоровьем.
Подождав, пока высохнут чернила, Елена сунула письмо за пазуху и, накинув тулуп и пристегнув к поясу саблю, направилась в жилой корпус, намереваясь справиться о том, когда в следующий раз приедут забирать почту.
Когда Елена наконец оказалась в корпусе, перед её взором сразу же предстало какое-то собрание. Лица у всех были понурые, и ясно было, что вряд ли они могли обсуждать что-то кроме смерти своего товарища.
— Что у вас тут такое? — всё равно решила узнать Елена, прежде чем подняться к себе чтобы запечатать и подписать письмо.
— Надо кому-то съездить на станцию, — ответила стоящая к ней ближе всех девушка с длинной косой. — доложить, чтоб они нам сани прислали, да поскорее. Сама ведь понимаешь...
— Да, — встрял другой гвардеец, высунувшись из-за чьего-то плеча. — съездить-то надо, а все заняты.
— Тогда я и поеду, — заявила Елена, думая о том, как удачно, если в этой ситуации вообще уместно было это слово, складывались обстоятельства.
— Так тебя ж вроде чудище покалечило, — неуверенно протянула девушка с косой.
— Глупости, — отмахнулась Елена. — Всё лучше, чем валяться пластом в палате. Да и мне на почту нужно. У меня к сестре дело имеется. — добавила она зачем-то, хотя никто вовсе и не спрашивал, зачем же ей нужно было на почту.
♟♟♟
Никаких дел к сестре у неё, конечно же, не было.
Раннее утро ожидаемо выдалось мрачным. Над головой висели привычные тяжёлые серые тучи, и даже чистый блестящий снег был не в силах бороться с глухим полумраком севера.
Елена выехала с рассветом следующего дня, рассчитывая добраться до станции до темноты. Несмотря на то, что Масок на выезде из крепости можно было не бояться, дорога пролегала через густой лес, в ктором водились дикие звери.
Каждый шаг лошади отдавался болью в незаживших рёбрах, то и дело выбивая из девушки болезненные вздохи. Но несмотря на травмы, ждать она не могла: письмо надо было отправить как можно скорее. То, что капитан не принял во внимание ее замечание, могло привести к крайне печальным последствиям.