заметить боль, мелькнувшую в глазах дракона.
Видимо, он сам от себя не ожидал, что вот так внезапно
воскресит недавнее прошлое. И снова причинит себе боль.
— Драгхл! — выругалась я, на миг забыв о недавнем
происшествии. — Драгхл...
После того, как дракон покинул наш домик, ко мне зашла Теа.
Вид у нее был изрядно помятый. Покрасневшие глаза и опухший
нос выдавали то, что подруга провела много времени в слезах. Не
удивительно, ведь они с Гверн хорошо ладили.
— Иди сюда, — я постучала по своей постели, приглашая
подругу сесть рядом.
— Как ты? — спросила меня Теа, стараясь разглядеть на моем
лице ответ на свой вопрос.
— Драконья доза успокоительного отвара помогает не сойти с
ума, — я кивнула в сторону чайника, оставленного на столе. При
виде одиноко стоящей кружки, из которой пил Дор, в сердце
поселилась тоска.
— Мне тоже влили, — поделилась Теа, а после обняла меня. —
Миль, мне страшно.
— Мне тоже, — не покривила душой, озвучив свои страхи. —
Мне кажется, я до сих пор до конца не осознала, что произошло.
— Я не могу поверить, что Гверн больше нет, — глухо ответила
подруга, всхлипывая на моем плече. — Миль, а ведь на ее месте
мог оказаться и кто-то из нас...
Я вздрогнула и передернула плечами, почувствовав холодок
ужаса, пробежавший вдоль позвоночника.
— Ректор сказал, чтоб мы не бродили по одиночке, — решила
поделиться с Теей указанием василиска.
— Я знаю, — Теа отстранилась и посмотрела на меня
заплаканными глазами. — Когда он спустился после того, как
поговорили с тобой, то сразу нам всем сказал об этом. Никаких
одиночных прогулок. Даже от столовой к учебному корпусу, даже от тренировочных площадок к дому — только в
сопровождении одногруппников или старших курсов.
Мы дружно вздохнули и замолчали. Ситуация вырисовывалась
мрачнее некуда.
— Кстати, расскажи, что там у вас с Дорианом? — Теа впервые за
вечер улыбнулась. — О чем говорили?
— Эх, — снова вздохнула я. И рассказала обо всем, что
произошло: начиная с момента, как дракон увел меня от тела
Гверн, заканчивая его последними словами перед уходом.
— Мда, — подвела сомнительный вердикт Теа. — Как все
запущено.
— И не говори, — согласилась я, обхватив себя руками. И только
сейчас заметила, что пиджак Дориана был все еще на мне.
Глава 11
Огромные успехи, достигаемые разумом посредством математики, естественно, возбуждают надежду, что если не сама математика, то во всяком случае ее метод достигнет
успеха также и вне области величин, так как она сводит все свои понятия к созерцаниям, которые она может дать a priori и посредством которых она может, так сказать, овладеть
природой, тогда как чистая философия со своими дискурсивными априорными понятиями
стряпает учения о природе, не будучи в состоянии сделать реальность своих понятий a priori созерцательной и тем самым достоверной. К тому же у мастеров математического искусства
нет недостатка в уверенности в себе, да и общество возлагает большие надежды на их
ловкость, лишь бы они попробовали взяться за это дело. Так как они вряд ли когда-либо
философствовали по поводу своей математики (трудное дело!), то специфическое различие
между указанными двумя видами применения разума вообще не приходит им в голову.
Ходячие, эмпирически применяемые правила, которые они заимствуют у обыденного
разума, они считают аксиомами. Откуда же получаются понятия пространства и времени, которыми они занимаются (как единственными первоначальными величинами),-этот
вопрос вовсе не беспокоит их, и вообще им кажется бесполезным исследовать
происхождение чистых рассудочных понятий и вместе с тем сферу их применения; они
довольствуются тем, что пользуются ими. Во всем этом они правы, если только они не
выходят за указанные им границы, а именно за пределы природы. В противном случае они
незаметно переходят из области чувственности на непрочную почву чистых и даже
трансцендентальных понятий (instabilis tellus, innabilis unda), где нельзя ни стоять, ни
плавать, а можно только сделать несколько слабых шагов, от которых время не сохраняет
ни малейшего следа, между тем как в математике они пролагают широкий путь, которым с
уверенностью могут идти также и отдаленнейшие поколения.
Так как мы считаем своим долгом точно и с уверенностью определить границы чистого
разума в его трансцендентальном применении, между тем как такого рода стремление