Ироническая манера Евы, ее живые, сияющие глаза очаровывали Петра.
Ева окончила двухгодичные коммерческие курсы и вот уже полгода сидела дома, посылала повсюду предложения о найме — но нынче разве устроишься без протекции! — и, как и Петр, ждала: не придет ли наконец положительный ответ. Ведь и он старался найти работу — сначала отвечающую его способностям, а потом любую.
Петр провожал Еву из читальни домой, они ходили по боковым улочкам, чтобы никто не заметил.
Их дружба быстро крепла, сердца учащенно бились при встрече и когда они прощались, пожимая друг другу руки.
Петр не переставал с волнением думать о девушке и после того как, недели через две, Ева уехала в Прагу; каким-то чудом она получила там плохо оплачиваемое место конторщицы в страховой компании «Унион». В Вршовицах, на Виноградской улице, она сняла комнатушку на пятом этаже и так описывала ее Петру:
«Здесь нет ничего, кроме дивана, столика, стула и вешалки, и все-таки здесь премило. Из окна вид на виноградскую водокачку, поле и сад... И представь себе, — сообщала она, — здесь, говорят, живет поэт Франя Шрамек со своей возлюбленной. Хорошо бы с ним познакомиться!»
Петр писал Еве каждый день. Писал о проблемах, которые они затронули и не успели обсудить, посылал стихи о любви, Ева отвечала ему так же аккуратно.
И все-таки Петру было тоскливо. Он чувствовал себя одиноким, старался заполнить это одиночество визитами к Густаву, к Роудному, разговорами с Грдличкой, с шестиклассниками Криштофом Нехибой и Яном Залеским и другими новыми знакомцами из читальни и библиотеки.
Криштоф хотел стать художником, восхищался Алешом[74], Марольдом, Кнюпфером[75], Ян знал наизусть целые абзацы из «Сети веры» Хельчицкого[76] и с пылом декламировал «Май». Оба были влюблены в Еву, ревновали ее друг к другу и сообща к Петру, но ничем не проявляли своих чувств. При всем том они были рады знакомству с Петром, удивлялись его начитанности, им импонировала смелость, с которой он сменил пиджак интеллигента на куртку землекопа, взял в руки лопату, перешел на «ты» с рабочими. Восхищались они и тем, что он нашел в себе решимость порвать с католической церковью сразу же, как кончил гимназию.
В поднебесье пел жаворонок, с косогоров и полей сходил снег, раньковчане, имевшие земельные наделы, уже вылезали на поля, начинались работы на пруду, поденщики, еще вчера застывшие, как сосульки, «оттаяли», потягивались, греясь на солнышке, и стряхивали в лужи «лишних» вшей и блох. Охотнее всего они сбросили бы кожу, как змеи, чтобы избавиться не только от насекомых, но и от прошлого, от своей тяжкой скитальческой доли, которая лишила их всего, чего только могла лишить, кроме разве человеческого облика.
Старые, поредевшие артели собирались снова. Петр опять стал работать с Брейлой.
— За два месяца кончим, — сказал тот. — Говорят, приедет высокое начальство, может, даже император. Это я слышал от главного инженера... А потом фирма «Кресс и Бернард» переведет нас на Быстршичку, работы в этом году, слава богу, хватает. Ну-ка, пошевеливайтесь, братцы.
На пруду появился и Сватомир Чешпиво.
— Что ж ты не привел на работу своих дружков, братьев Рейголовых? — спросили его.
— Их на работу калачом не заманишь. И кто сказал, что они мне дружки?
В еженедельнике «Задруга», издаваемом федерацией чешских анархистов, были напечатаны стихи Петра Хлума. В Ранькове они вызвали много пересудов, — Густав Розенгейм переписал их и пустил по рукам.
Ни гимназический учитель литературы Снупек, ни законоучитель Коларж этих стихов не читали, однако же высказались о них. Законоучитель на уроке в первом классе распространялся о «смутьянах, кои хотят поджечь мир, ненавидя всех людей, ибо по собственной лености не преуспели в жизни. На том свете они предстанут перед всевышним и не получат прощения, суждено им вечно гореть в геенне огненной». В шестом классе Коларж метал громы и молнии на таких недоучек, как Хлум, которые осмеливаются публично поносить родной город и тем самым оскорблять отечество. Учитель Снупек упомянул о Хлуме на уроке в восьмом классе: мол, нынешние журналы отличаются низким уровнем, они — свидетельство не только измельчания редакторов — где же современные Крамериусы[77], Грегры[78], — но и падения вкуса читателей, поскольку они мирятся с тем, что в журнале появляются такие вирши, как написал этот бездарный землекоп Петр Хлум. Врхлицкий — и Хлум, разве могут сравниться их стихи! Орел и воробей!
74
Миколаш Алеш (1852—1951) — выдающийся чешский художник, писавший в основном на темы национальной истории.
75
Николаус Кнюпфер (1603—1660) — выдающийся немецкий живописец голландской школы; писал картины на исторические сюжеты.
76
Петр Хельчицкий (1390—1460) — чешский протестантский писатель-философ, выступивший с идеей христианской общины, как единственно разумной формы организации общества. Наиболее полно его взгляды выражены в книге «Сеть веры».
77
Вацлав Матей Крамериус (1753—1808) — чешский просветитель, основатель первого в Чехии издательства «Чешская энциклопедия».
78
Братья Юлиус (1831—1896) и Эдвард (1829—1907) Грегры — младочешские деятели, журналисты и издатели.