Глава десятая
Городок был взбудоражен небывалым событием: неизвестные злоумышленники осквернили статую св. Яна Непомуцкого — ту самую, что создал Брокофф[48] и бледyной охрой подновил Чешпиво. Негодяи измазали лицо святого повидлом, а на плечо повесили суму, так что святой стал больше похож на негра-разносчика, чем на белокожего церковного иерарха.
Неслыханное кощунство! Фассати рассказывал об этом у себя в кухне. Клара с трудом сдерживала смех, а кухарка Амалия возмущалась.
К статуе бежали старухи и нищие, проклинали неизвестных святотатцев, сокрушались, предвидя божью кару — мор, оспу или голод. Вот погодите, не сегодня-завтра начнется падеж скота!
Вскоре на месте происшествия появился разъяренный настоятель с причетником Белоглавым, Чешпивой и толпой верующих, среди которых выделялся крепкой фигурой и такими же выражениями возчик Розгода, глава кружка «Рождественская рыба».
После некоторых колебаний Чешпиво, при содействии Розгоды и богомолки Строуголовой отважился влезть на статую святого и обрезать постромки сумы, которая была наполнена камнями и, упав с грохотом, чуть не убила духовного пастыря, взволнованно объяснявшего прихожанам, что недостаточно вымыть и снова выкрасить статую. Куда там! Ее нужно снова освятить, ибо она была осквернена и, так сказать, утратила полную силу.
Общинный стражник Лесина таращил глаза, чтобы казаться таким же возмущенным, как и его преподобие, Розгода и Чешпиво. Тут подоспел полицейский вахмистр Тваружек с черным блокнотом в ручищах, чтобы на месте записать все, что услышит.
Сделав какие-то заметки, он поспешил в управу, к начальнику Иозефу Гейде.
— Так-то вы охраняете город, на который устремлено высочайшее око? — закричал на него начальник. — Не найдете злоумышленников — плохо ваше дело! А вы их не найдете, это факт, уж я-то знаю вас, идиот!
Побагровевший вахмистр стоял навытяжку и ел начальство глазами.
— Чем вы занимаетесь, почему обо всем узнаете последним? Можете вы ответить на этот вопрос? Что я должен доложить высшему начальству, господину наместнику, и что его сиятельство господин наместник может доложить об этом канцелярии его величества императора и его высочества наследника престола? Можете вы мне сказать, идиот?
— Никак нет, не могу, ваше благородие пан советник.
— Ну так проваливайте! Вон отсюда! Ищите, преследуйте, изловите! В двадцать четыре часа!
Вахмистр взял под козырек — хотя был без фуражки, которую оставил в передней, на стуле, — щелкнул каблуками и исчез.
Через несколько минут он вбежал к себе в участок, куда только что вернулся с обхода его подчиненный Нехута.
— Какие новости? — резко спросил Тваружек. — Никаких, как всегда?
— В черженском лесничестве ночью стреляли, пан вахмистр.
— А кто стрелял?
— Пока что еще...
— Не удалось выяснить, так?
— Пан вахмистр…
— Заткнитесь вы, раззява! Знаете вы, что произошло со святым Яном Непомуцким?
— Осмелюсь доложить, что не знаю.
— Чем вы занимаетесь, если ничего об этом не знаете, осел этакий?..
Несмотря на все усилия раньковских властей, лиходеев, осквернивших статую св. Яна, не удалось поймать.
Было, правда, допрошено несколько подозрительных лиц — нищие, братья Рейголовы, общинный дурачок Альма Вальти и даже бродяга по имени Каш, а по кличке Слепыш, прозванный так, потому что он иногда притворялся слепым. За день до события он пришел из Прчиц в Раньков.
Каш заявил, что охотно признался бы, кабы зима была на носу. А сейчас, когда он переждал ненастье в пелгржимовской кутузке и на носу весна, он ни за что признается, сколько бы его ни уговаривали.
Слепыш был последней надеждой раньковских стражей порядка.
— Будешь работать в саду, табак будешь получать, — уговаривал его Тваружек. — Заживешь у нас как в родном доме. Головой тебе ручаюсь.
— Нет, не могу. Да и алиби у меня, сами знаете.
— Нигде тебе не будет так хорошо, как у нас, мы о тебе будем как о родном заботиться, — свое вахмистр.
— Понапрасну вы меня задерживаете. Отпустите, спешу я, весна уже в разгаре. Ежели я для вашего святого Гонзы[49] понадоблюсь к осени, извольте, готов служить. А нынче не выйдет. Ей-богу, мне и самому жалко, вижу, люди вы добрые: даже бродяга, вроде меня, может говорить с вами запросто. Уж вы пустите меня, пойду назад, в свои милые Прчице.
Так полиция и осталась ни с чем.
— Да ведь и не святой он вовсе, — утешал жену пекарь Хлум. — Я читал в одной книжке, что тайна исповеди жены Вацлава Четвертого тут совсем ни при чем. Ян Непомуцкий продавал церковные бенефиции, вот и все, и одно доходное местечко сбыл потихоньку. Король на него рассердился и отправил на тот свет. Нечего сказать, хороший был святой!
48
Я. Брокофф — видный чешский скульптор, автор самой старинной скульптуры на Каменном (Карловом) мосту — статуи Я. Непомуцкого (1683), копии с которой стояли во многих чешских городах.