Нет, хотел ответить ей Рейз, не следует. Тебе следует быть настоящей. Откровенной, страстной, без этих твоих идиотских игр в хозяйку.
— Ты можешь целовать меня всегда, когда захочешь, — честно признался ей Рейз, сказал прямо, чтобы у нее не оставалось никаких сомнений, как он к ней относился.
Она отвернулась к выходу:
— Мы слишком задержались, наверное, мы мешаем мастеру Лагерту. Давайте поедем домой. Пожалуйста, возьмите договоры, а я найду нам экипаж.
Она выскочила за дверь, не дожидаясь ответа, а Рейз остался с Джанной и Лагертом, судорожно гадая, как это все им объяснить.
Оба смотрели на него с плохо завуалированным сомнением.
Силана выскочила из Палат, сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Сердце колотилось сильно и быстро, и было отчаянно за себя стыдно.
За свою жадность, за то, как безнадежно ей не хватало тепла, вот этой простой и совершенно обыденной возможности забыться и чувствовать себя живой.
«Ты пахнешь дымом», — сказал ей Рейз в их первую встречу. Сказал походя, не в состоянии осознать, как больно делали эти слова.
Какой грязной заставляли себя чувствовать.
Она его хотела. С самого первого взгляда, с того мгновения, как увидела его на Арене. Хотела быть рядом, прикоснуться — позаимствовать его силу.
Он был цельным, уверенным в себе.
«Мне нравятся ваши чистота и невинность».
Он разозлился, когда она это сказала, потому что не понимал — она не считала его ребенком.
Просто он никогда не стыдился себя. Никогда не совершал ничего, с чем не смог бы потом жить. Он даже не осознавал, какая это роскошь.
Чистота и невинность — в прямом смысле. Чистота того, кто жил без грязи и ни в чем не был виноват.
Конечно, ее к нему тянуло. Было бы так легко опереться на него — еще один костыль, чтобы жить дальше, спастись от одиночества.
Он ведь даже был не против. Это было бы сладко и легко. И нечестно по отношению к нему.
Наверное, если бы она встретила его раньше, до войны, она бы просто влюбилась — искренне и совершенно обыденно. Приходила бы на Арену и стала бы одной из многих, кто кричал имя Рейза с трибун. Искала бы встречи и как драгоценности потом хранила в памяти каждый разговор: как Рейз смотрел, что отвечал на ее неловкие и неумелые попытки понравиться.
Может быть, Рейзу льстило бы ее внимание и он относился бы к ней со снисходительным добродушием. Еще одна влюбленная девчонка, ничего особенного.
Из этой влюбленности ничего не вышло бы, но она все равно была бы счастливой. Ее никогда не пришлось бы стыдиться.
И не случилось бы ни Парной Лиги, ни вранья, ни этой фальшивой свадьбы.
Должно быть, Джанна все поняла, и теперь нужно было снова изворачиваться, врать дальше, пытаясь все объяснить, увязая все больше и больше.
Силана малодушно надеялась, что Рейз придумает оправдание сам и не придется ничего говорить. И даже видеть Джанну не придется тоже.
Нужно было взять себя наконец в руки и найти экипаж. Силана и так задерживалась слишком долго.
Крик она услышала случайно, уловила только потому, что за время войны привыкла прислушиваться. Он доносился из загона рядом с Палатами — высокий, похожий на свист, тихий вой ската. У них были очень слабые связки и они не умели кричать громко, даже когда им было очень больно.
И когда Эрика, на котором Силана летала почти всю войну, подбили стрелой, он тоже умирал тихо — скулил, бессильно подергивая плавниками, и из последних сил пытался подняться. Она тогда впервые за долгие месяцы разрыдалась как ребенок — из-за людей так не плакала. И все в отряде потом смотрели на нее косо.
«Не ходи, — сказала себе Силана. — Не нужно».
Это был какой-то чужой скат, которого она никогда в жизни не видела.
Да и что Силана могла сделать, если пламени не хватило бы даже залечить пару царапин.
Она скомкала в пальцах ручку сумки, сделала глубокий вдох и пошла в загон.
Внутри было темно и прохладно, пахло сеном и лошадиным навозом, серый осенний свет пробивался сквозь узкие длинные окна косыми лучами.
Крик ската, и без того тихий, почти совсем замолк, даже звуки ударов — влажные, отвратительные, будто отбивали сырое мясо — казались громче.
Силана пошла быстрее, почти перешла на бег:
— Подождите! Пожалуйста, подождите!
Она еще ничего не успела увидеть, ни в чем не разобралась, и инстинкт быть осторожной, который никак не удавалось из себя вытравить, кричал, что она совершает глупость.
В небольшом прямоугольном стойле высокий мужчина в темной одежде сек ската плетью. Тот уже даже не кричал, тихо с присвистом подвывал, подергивая краешками плавников. Он опустился совсем низко к земле в надежде уйти от сыпавшихся на него ударов.