В недавно вышедшей книге Льва Гицевича «Черная капелла. К 65-летию покушения на Гитлера» упоминаются фамилии многих членов «Черной Капеллы», противостоявших Гитлеру и его политике. И вот что мы находим. В списке лиц, связанных с «Черной капеллой», упоминаются статс-секретарь МИДа и обергруппенфюрер СС Эрнст фон Вайцзеккер; посол Германии в СССР граф Вернер фон Шуленбург и его помощник Густав Хильгер.
«Необходимо особо указать, что Хильгер был “русским немцем” и в годы Гражданской войны воевал в Белой армии. Он был соратником Шуленбурга по “Черной капелле”». [15]. Л. Гицевич. «Черная капелла. К 65-летию покушения на Гитлера».
Итак, есть свидетельства, что и Хильгер, и фон Вайцзеккер, и посол Шуленбург были членами «Черной Капеллы». Надо заметить, что «Черная Капелла» объединяла людей, которые были против политики Гитлера. Утверждать, что они работали на Сталина, как это делали члены «Красной Капеллы», нельзя. Однако принадлежность к «Черной Капелле» может быть объяснением того, что именно фон Вайцзеккер был выбран Сталиным для первого зондажа. Что касается Хильгера, то, возможно, его использовали «втемную», убедив, что политическую обстановку в СССР надо трактовать именно так. Из характеристики Хильгера, данной И. Фляйшхауэром, видно, что круг его общения в Москве был достаточно широк и оказать на него влияние было не так уж сложно. Вложить в уста Хильгеру нужные Сталину слова мог его помощник Герхард Кегель, работавший в хозяйственном отделе московского посольства и бывший членом «Красной Капеллы» и информатором советских органов [10], [16].
Так или иначе, но все эти мероприятия привели к тому, что 15 мая Риббентроп передал Шуленбургу совершенно поразительную инструкцию Гитлера. Вот удивительная цитата, раскрывающая метаморфозу, произошедшую с мнением Гитлера о приверженности СССР коммунистической идеологии:
«Риббентроп начал с неслыханного до тех пор заявления о том, что, “по мнению германского правительства, коммунизм в Советском Союзе больше не существует, что Коммунистический Интернационал теперь не является важным фактором советской внешней политики. Поэтому-де возникло ощущение, что между Германией и Россией больше нет никаких реальных идеологических барьеров”. В этих условиях германскому правительству, мол, представляется желательным, чтобы посол как можно быстрее возвратился в Москву и в тактичной форме дал понять Советскому правительству, что Германия не питает к нему враждебных чувств. Послу следовало выяснить “нынешнюю точку зрения советского руководства на советско-германские отношения”. Риббентроп строго наказал действовать при этом с “величайшей осторожностью”. Любое известие о подходах Германии к Советскому Союзу встревожило бы Японию и повредило бы особым германо-японским отношениям». [10]. И. Фляйшхауэр. «Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938–1939».
Так главная проблема на пути к договору между СССР и Германией была устранена: по мнению Гитлера, «между Германией и Россией больше не было никаких реальных идеологических барьеров». К 15 мая с антибольшевизмом Гитлера было покончено. Путь к успешному завершению переговоров между Германией и СССР был открыт. С этого момента дальнейший ход переговоров определялся только одним — предполагаемой датой нападения на Польшу (по плану Вайс, который был подписан Гитлером 11 апреля, оно было назначено на 1 сентября 1939 года). Задача Сталина заключалась в том, чтобы подписание договора с Германией состоялось как можно ближе к этой дате. Этим объясняется сдержанность советской стороны при попытках Германии оживить переговорный процесс в мае-июле (беседы Молотова и Шуленбурга 20 мая и Шнурре и Астахова 26 июля см. таблицу 4.1).
Чем ближе становилась дата запланированного нападения, тем более нетерпеливым и уступчивым становился Гитлер и тем больше требований выдвигал Сталин. Последний не спешил. Ему нужно было подписать договор непосредственно перед нападением Германии на Польшу. В таком случае у Англии и Франции не оставалось бы времени, чтобы вмешаться в ход событий. Справедливость такой интерпретации намерений Сталина подтверждает то, что пакт Молотова — Риббентропа был подписан 23 августа, а ратификация пакта Верховным Советом СССР произошла 31 августа — накануне вторжения Германии в Польшу [13].