Я достал бумажник и с вежливой улыбкой застыл в ожидании ответа. Томас Хаткинс не ответил на вопрос. Он сказал другое.
— Я гений, сынок…
Я вздрогнул при этих словах так, как будто меня хлестнули кнутом по спине.
— Ты потом, может быть, поймешь это. А может быть, и нет. Поэтому я тебе это сам говорю, поверь своему отцу и запомни. Так же, как и то, что я всегда любил тебя. И скучал. Но не мог ничего поделать. Прости.
Это были голос и слова моего отца. Умирающего у меня на руках отца — там, в заснеженной тайге, тысячи лет назад и за тысячи миль отсюда. Нас тогда было двое, никого не было рядом с нами и не могло быть, только мы — я и мой умирающий отец: глаза в глаза, рука в руке…
Я медленно обошел стол и скомкал его галстук в кулаке. И замер в ступоре, потому что он заговорил другим голосом:
— Он очень любил тебя. И тосковал без тебя в тайге — все годы нашей работы, Дэн. Все эти мерзлые, страшные, счастливые и невыносимые, мать их, годы. Тосковал так, как, наверно, не мог этого делать ни один отец в мире.
Голос Джеймса Уокера — единственного соратника отца, который сопровождал Рочерса-старшего во всех безумных предприятиях гения и в конце концов разделил его участь — умер… Видеокассета с записью его последнего обращения ко мне хранилась в депозитном сейфе банка. Никто и никогда, кроме меня не просматривал ее. И не слышал тех слов, котрые сейчас произнес Хаткинс. Треклятый Хаткинс!
Я отпустил галстук и стянул ворот на его шее.
— Замолчи!
Он смотрел на меня налитыми кровью слезящимися глазами и натужно улыбался. А потом прохрипел:
— Вам достаточно доказательств?
Я отпустил его, кровь отхлынула от его лица, и он тут же сипло закашлялся и принялся растирать шею. Мое бешенство внезапно испарилось, остались только растерянность и боль. Та, казалась бы, навсегда ушедшая боль от невозвратимой потери. Потери навсегда.
Я отвернулся от Хаткинса, сел на свое место и снова закурил. Он привел себя в порядок и сидел, не глядя на меня. Я больше уже не мог строить всевозможные гипотезы насчет личности Хаткинса. Он сбил меня с ног. Здорово сбил. Голоса отца и дяди Уокера все еще перекликались у меня в голове. И я не мог найти объяснения феномену, свидетелем которого только что был.
Мне не оставалось ничего иного, как выслушать все, что Хаткинс считает нужным сказать.
— Кто вы такой? — устало спросил я. — И что вам от меня нужно?
— Давайте я начну сначала, — тихо и хрипло ответил он, все еще рефлекторно держась за горло. — Тогда, Бог даст, мы все-таки дойдем до самых нужных вещей… — Он потер лоб, надел очки и спросил:
— Вы знаете что-нибудь о сто тридцатой экспедиции разведчиков Дальнего космоса?
Ничего себе переходы! От чтения мыслей до обсуждения разведки Дальнего космоса! Интересная у нас складывалась беседа!
— Нет, не знаю, — ответил я. — О первых десяти я еще кое-что мог бы рассказать. Это история Великого Начала. А о сто тридцатой — увольте…
— Она состоялась пятнадцать лет назад. В ней участвовало девятнадцать человек. Капитаном корабля был офицер космического флота Земной системы Томас Брайтер. Вот его фотография.
Он положил передо мной небольшой фотоснимок. На нем был изображен молодой человек с крепким, выдвинутым вперед подбородком и уверенным взглядом глубоко запавших серых глаз. Вряд ли его лицо можно было назвать приятным. Но выразительным — несомненно. Целеустремленность и воля — вот что было написано на этом лице.
Я недоуменно посмотрел на Хаткинса:
— И что?
— Это я. Полтора десятка лет назад.
На меня опять накатила волна раздражения. Я не очень хороший физиономист, но мне и не требовалось быть им, чтобы уличить Хаткинса во лжи.
— Знаете, — сказал я, — что-то подобное я и предполагал услышать. Но ведь это бред. Вы в нормальное, не кривое, зеркало когда-нибудь гляделись? Или смотрели на свое отражение только в стенах этого зала? Если так, то я вам помогу увидеть себя, как вы есть. У вас маленький и скошенный назад подбородок безвольного нытика. Небольшие, глупые, чуть навыкате глаза. Узкий лоб дегенерата. Курносый нос простака. Если этот офицер на фотографии и вы — одно лицо, то тогда какая разница между Квазимодо и капитаном Феб де Шатопером?
Хаткинс не обиделся.
— Дослушайте до конца, и все поймете, — сказал он.
— Валяйте, — насмешливо ответил я.
— Мы направлялись в созвездие Тукана, — ровно заговорил Хаткинс. — Нашей задачей было первичное исследование одного из спутников Галактики, Малого Магелланова облака. Если, конечно, можно назвать исследованием то, чем занимаются космические разведчики, — с усмешкой заметил он. — Хаотичные гиперпространственные рейды наугад в любых направлениях, слепой поиск и посещение планет, дающих хотя бы намек на наличие разумной жизни, — ведь это просто болтание в неизвестности. И ничего более. Не правда ли?