Вот и дверь в рубку. Мы прильнули к ней, стараясь вслушаться в разговор, происходящий у командирского пульта. Кое-что было слышно.
— Лучшее средство воспитания — хороший ремень! — донесся гулкий голос Шерифа. Потом что-то пробормотал Гулливер.
— У Трысьбы, кроме омраченного детства, наверняка были другие причины сделаться пиратом, — ответил ему Лев Ильич.
— Ремня бы ему. Ух! — снова подал голос Шериф.
Маковка полез в карман и вытащил мини-робота на четырех колесиках, с оттопыренным акустическим «ухом» на спине.
— Сейчас будет слышно лучше, — пообещал он, запуская шпиона через трубу пневмопочты в закрытый отсек. — Засунь радиочип в ухо.
И он подал мне крошечный пластмассовый шарик.
Как только я последовал Женькиному совету, в голове моей зазвучал голос Гулливера:
— Сверхмощное поле, и оказалось пробитым! Такое под силу только орудиям крупного калибра. Какие устанавливают на линкорах.
— Может быть, мину подложили, — буркнул Шериф.
— Мина или пушка, это неважно. Главное, Трысьба кому-то понадобился. Хорошо, если это дело рук его дружков-пиратов, успевших скрыться от возмездия. А вдруг его вызволили из плена обитатели неизвестной нам системы? — спросил дед.
— Зачем им такое сокровище? — удивился Гулливер.
— Не все планеты Вселенной заселены интеллигентными существами. Кое у кого развиты инстинкты хищников. Помните Империю Козлоглавов?
Я чуть не подпрыгнул. Совсем недавно в школьной библиотеке я нашел том, где описывалась борьба объединенных галактик с этой Империей. Козлоглавы решили подчинить себе всю Метагалактику и для достижения цели не гнушались никакими средствами. Засылали диверсантов, вызывали искусственные метеорные ураганы, расставляли западни на самых оживленных космических трассах. Руководствовались они простой тактикой: ужаснуть противника злодейством, обескуражить его невиданным свинством. Ведь воспитанные люди часто теряются, неожиданно сталкиваясь с агрессивным хамством.
Что, если сбежавшего пирата Трысьбу сделают своим орудием существа, подобные Козлоглавам? Ведь и поймать-то его удалось только потому, что никто не позволял ему заправляться горючим, никто не снабжал по доброй воле боеприпасами — все гнали прочь. А будь у пирата надежная база и щедрое снабжение, то кто его знает… Может быть, до сих пор транспортные караваны сопровождались бы вооруженными крейсерами.
— Ну, это ты загнул, — сказал Шериф. — Трысьба не пойдет ни к кому на службу. Он самый настоящий анархист.
— Как бы там ни было, — подвел итог разговору Лев Ильич, — надо как можно быстрее добраться до Нулиарды. Может быть, найдем разгадку прямо на месте. Да и Трысьба далеко уйти не успел. В подпространство войдем чрез ближайшее устье — возле Меркурия. А сейчас — старт. Кстати, а где ребята?
— Я их в каюты отправил, — сказал Гулливер. — Незачем им знать, что предстоит схватка с Рубиновым Трысьбой.
— Это почему? — недоуменно спросил Маковкин.
— Волноваться будут, — объяснил Гулливер. — Испугаются. И вообще, надо поберечь детские нервы.
— Э, нет, — решительно заявил дед. — Беречь мы их, конечно, будем. Но нянчиться — никогда. Поэтому выдай им, Шериф, по лаузеру с полным боекомплектом и проведи курс стрелкового мастерства в тире. Если Женька и Ян будут отсиживаться по щелям, пока мы будем сражаться, то из них никогда не получатся настоящие земляне. А знаешь, что главное в характере землян, Гулливер?
Гулливер не знал.
— Учись, — сказал дед. — Если ты видишь, как кому-то причиняют боль, если замечаешь несправедливость, не подсчитывай собственные силы. Не прикидывай, сможешь ли помочь, или тебе наподдают за компанию. Но такую привычку можно выработать только в драке. Теоретическое знание предмета тут не поможет. Поэтому зови-ка, Гулливер, ребят сюда. Им, кстати, будет интересно посмотреть на старт «Гамаюна» через большой иллюминатор.
Я вытряхнул из уха радиочип и вместе с Маковкой шмыгнул в ближайший коридорчик. Дверь рубки отъехала в сторону и выпустила Гулливера. Он держал за «ухо» Маковкина мини-шпиона.
Инстинктивно мы вжались в стену. А она вдруг опрокинулась.
Вверх тормашками мы полетели вниз и чуть не захлебнулись какими-то колючими и холодными хлопьями. Это был снег. Самый настоящий сугроб. Гулливер хохотал, стоя на пороге морозильного отсека. Маковка кинул в него снежком.
— Осторожно! В сугробе шампанское ля Загарульны! Ах-ха-ха! Хо-хо!
Гулливеру все еще было весело.
— Теперь вы на собственном опыте убедились, что непослушных мальчиков рано или поздно ожидает наказание! — Сдерживая смех, он наставительно поднял металлический палец, вот еще Пифии номер два нам тут не хватало. — Но не бойтесь. Я никому не расскажу про ваше шпионство.
— Значит, правда, что Трысьба сбежал? — спросил Маковка, выбираясь из сугроба.
Телескопическая рука робота неимоверно вытянулась, подхватила Женьку и выволокла его из снега.
— Сбежал. А о чем это говорит? Это говорит о том, что…
— Что мы его поймаем! — провозгласил я.
— Правильно!
И длинная рука Гулливера выудила из морозильника меня.
Тяжелая дверь снова отъехала, и мы вошли в рубку. Панорамный иллюминатор опрокинул на нас космическую черноту. «Гамаюн», наш огромный корабль, был крошечной хвоинкой, готовой сорваться с ветки и упасть, и падать без конца, пролетая меж планет и звезд, куда-то в бесконечную глубину.
Дед, небрежно ткнув в кнопку «Старт», сразу же отвернулся вместе с креслом от иллюминатора, выказывая полное равнодушие к открывшейся за его спиной картине. А мы с Маковкой боялись моргнуть, чтобы не упустить даже мгновение того, что нам предстояло увидеть.
Оттуда, где только что полыхнули дюзы корабля, мы рванулись… Нет, это космическое небо рванулось на нас. Точечки звезд вытянулись стрелами. Солнце будто взорвалось. Казалось, что еще чуть-чуть, и мы ка-ак врежемся!.. Не может же все это лететь на нас бесконечно, куда-то все равно нужно упереться, где-то полощется на ветру транспарант с надписью «Финиш».
— Погодите, еще в подпространство войдем. Такого, наверное, не приходилось видеть?
— Через какое устье? — осведомился Маковка.
— Через «Крымское». Знакомое название?
Еще бы не знакомое. Это была первая шлюзовая система, созданная землянами. Представьте себе огромные, величиной с Крымский полуостров, ворота, висящие в космосе. Корабль медленно входит в первый шлюз и начинается адаптация. Подпространство — это мир, существующий параллельно с нашим. Там свои физические законы, и внезапное вторжение инородного тела может вызвать чудовищный катаклизм. Поэтому во время перехода в подпространство и сам корабль, и его экипаж должны стать как бы антикораблем и антиэкипажем. На процесс постепенной адаптации уходит двое суток. Семьдесят шлюзовых камер «Крымского» превратят нас, шаг за шагом, в наши зеркальные отражения.
— Далеко еще до устья? — спросил я у Льва Ильича.
— Две минуты.
А «Гамаюн» несется с огромной скоростью! Рука моя сама потянулась к клавишам на пульте «Аварийное торможение».
— Ты чего?
— Тормозить надо. Врежемся же.
Шериф сграбастал меня в охапку и насильно втиснул в кресло.
— Тормозить не будем. Это нам ни к чему, — заявил он.
— Совершенно верно, — подтвердил дед. — Нам необходимо прибыть к Нулиарде как можно раньше. Двое суток болтаться по шлюзам некогда.
И Лев Ильич сообщил, что «Гамаюн» — корабль экспериментальный. Сконструирован он на квазиклеточной основе. А это значит, что он не просто конструкция для космических перелетов, а подобие живого существа. Нечто среднее между живой и неживой материей. Возможности кораблей такого типа трудно прогнозировать. Они наделены собственной волей.
— Вот эта кнопка, — дед указал на маленький пульт, отростком выдвигающийся от центрального, — дает «Гамаюну» разрешение на самодеятельность. Нажми, не бойся.