— Да, в этом ты прав, но самое плохое даже не в этом. Потеряв личность, разум переходит в новое состояние на уровне ребенка. Его всему надо учить заново. А еще, представляешь себе дите, способное создать и взорвать ядерную бомбу. Ведь знания то он сохранил, вот только применить их правильно не в состоянии.
— Ничего себе игрушечки.
— Вот именно, сколько же сил и способностей наставников тратится на то, чтобы сделать такой разум личностью, а ведь их можно было бы использовать с пользой в другом месте. Я имею в виду наставников. Мы вынуждены распылять свои и без того не слишком большие ресурсы разума.
Пока шел разговор, Макс неоднократно наблюдал нечто движущееся в пределах его восприятия, но ни разу это не был человеческий разум. Макс знал это твердо, ведь полевую форму человеческого разума он научился ощущать уже давно. Люди вообще с древних времен сталкивались с проявлениями полевой формы человеческого разума. Все эти издревле известные приведения, духи, инопланетяне и многое другое. Только когда человек освоил поля, он понял смысл всех этих явлений. А когда сам человек вышел в космос в качестве разумного поля, стало понятно, как определить разум, отделенный от тела. Но никогда не вступали люди в контакт с умершими. Человек в полевой форме был глух и слеп, без перкома. А перком использовал в общении с людьми изменения поля, возникающие при работе органов чувств тела. Перком учился общаться с человеком только в телесной его форме, без этого не могло быть общения и в полевой. Перком как бы рос и развивался вместе со своим хозяином, и становился зрелым только вместе со зрелостью хозяина. Известно, что с древности существовали люди способные разговаривать с умершими, но среди них столько было шарлатанов, зарабатывающих деньги обманом, что как-то никто не принимал всерьез и по настоящему обладающих способностями. И уж конечно, не развивал эти способности ни у себя, ни у своих детей. Освобожденный же полевой разум не мог воздействовать на поля людей, не мог общаться и в силу своих особенностей, и в силу своего несовершенства, и в силу того, что не все способности были ему доступны. В своем новом состоянии Макс мог общаться с любым из умерших, всегда отличил бы их от других форм разума, но он был уверен, что пока не встречал ни одного из людей. И, хотя, попадались явно произошедшие из биологических форм, но это точно были не люди. Благодаря знаниям, пришедшим к нему от Велии, Макс хорошо представлял себе, как эти существа выглядели в своей прежней форме, некоторые из них даже чем-то отдаленно напоминали людей, а некоторые не имели сходства ни с чем, ранее Максом виденным. Но, тем не менее, они тоже являлись носителями разума. Особенно удивили формы носителей разума холодных планет. Если бы Макс встретил их когда-нибудь прежде, то ни за что не признал бы их разумными. Планеты этих существ ничем не напоминали Землю. Но и здесь была своя жизнь. Как и за счет чего питались и существовали такие существа, Макс не знал, как не знала этого и Велия. Было известно, что во второй фазе такие существа учились буквально всему, кроме математики. Чему-чему, а математике они сами могли бы научить любого представителя разумной жизни. Так же не знали, с какой именно планеты эти существа. Нечто напоминающее по внешности только однажды было найдено на планете находившейся вблизи вновь образованного квазара, да и то все на этой планете было мертво. Позже и сама планета перестала существовать. Только по следам их деятельности поняли, что это были разумные существа, но и в настоящее время, нет-нет, да и появится представитель этой формы, однако объяснить, кто он и откуда, ни один из них не в состоянии. Ни то, что передвижение в межзвездном пространстве, даже по своей планете их передвижение настолько ничтожно, что обо всей планете они рассказать ничего не могут.
Первым встреченным Максом Землянином был Хрог. Это имя он получил уже здесь, а своего Земного, он, к сожалению, не помнил. В памяти о Земле осталось только зеленое поле, широкая мутноватая река, и небо, высокое, голубое, с несущимися по нему белыми, кудрявыми облаками. Хрог занимался изучением состояния черной дыры. Ближайшая галактика имела несколько планет уже населенных живыми существами, и имеющими, в перспективе, возможность развиться до разумности. Пока галактике ничего не угрожало, но что может случиться, если параметры дыры резко изменятся, как это можно вовремя заметить, какие меры можно принять, как обезопасить галактику, все эти вопросы и решал Хрог, конечно же, не один, но человеком во всей этой компании он был единственным.
— Велия, вы специально включаете в группы по одному представителю моего разума, или причина в чем-то другом?
— И специально, и в другом. Одного достаточно для такой группы, различным разумам есть чему друг у друга поучиться, и, наконец, с чего ты взял, что таких групп мало, и на все хватает представителей вашего разума.
— Но ведь столько лет существования, столько умерших за это время, баснословные цифры.
— Особенно по сравнению с размерами вселенной.
Велия смеялась. Макс впервые видел ее смеющейся, и первый раз понял, что смех не только телесное, но и полевое состояние. Ее прямо распирало от смеха, она клубилась и переливалась этим смехом. Смех в полевом состоянии был не только эмоциональным, но и функциональным, причем визуально это воспринималось как фантастически красивое зрелище. Макса невольно самого обуяла необъяснимая радость, и он заклубился и запереливался вслед за Велией.
— Прости Макс, но ты в самом деле смешон. При таких способностях разума, такая невежественность. И это после того, как ты усвоил все мои знания, и имеешь доступ к знаниям всех цивилизаций нашей Вселенной. Оказывается, мало напичкать знаниями, чтобы разум стал разумным, еще нужно умение анализировать, логика и способность принятия правильных решений. Не обижайся, Макс, но ты все еще не достаточно разумен.
— Чему же тогда ты так радуешься? Ведь ты взяла у меня все, значит и ты теперь не разумна.
— Ты прав, безусловно, один только мой смех тому свидетельство. Разве же это разумно, смеяться над ошибками детей? А вот, ведь, не удержалась, рассмеялась, как девчонка.
— Это ты меня называешь ребенком?
— Тебя, а кого же еще? И разве я не права? Твой разум в теперешнем состоянии только что появился на свет, разве это не детство? Разве тебе не надо почти всему, что ты знаешь, еще учиться? Разве ты не ощущаешь, на сколько ты отстаешь в своем развитии даже от Хрога?
— Похоже, смешение разумов не пошло тебе на пользу, Велия. Ты становишься злой. По-доброму ли ты упрекаешь меня в моих недостатках, ведь это не моя вина, а скорее плод ваших ограничений.
— Ты прав, прав, боже, мы еще совершенно не готовы к слиянию с вашим разумом. Как я могла, господи. Прости меня, прости, я не должна была…
Такое непередаваемое отчаяние нахлынуло на Макса, что он уже раскаялся в своих словах. Ему было жаль Велию, он бы хотел ее утешить, но совсем не знал как.
— Ну, вот, и тебя стали захлестывать эмоции. Видишь, как это заразительно. Но, зато, наверняка возросли твои телепатические способности. Ты же сама учила меня, что все держится на единстве и борьбе, вот и здесь. Разум и эмоции борются друг с другом, а мы должны держать их в единстве. Успокойся, все не так плохо. И тебе, и мне еще очень многому надо научиться. Одних знаний маловато, для познания вселенной. Нужны еще и чувства.
— Прав, ты прав, но это все равно меня не извиняет, ведь я всегда была такого высокого мнения о своем разуме. Это гордыня, это грех, я наказана за излишнюю гордость.
— Боже, господи, грех, гордыня, ты не стала ли поклонником одной из наших древних вер?
— Не знаю, я теперь ничего не знаю. Я себя понять не могу, что со мной случилось? Ведь я никогда не была такой.
— Просто ты уже на половину человек. А мы люди не перестаем сомневаться, особенно в себе, может это именно то, что делает нас такими уникальными?
— Может быть, но как вы можете так жить? Ведь это невыносимо, ни в чем, никогда не быть до конца уверенными. Все подвергать сомнению и ни во что не верить.
— У нас считается дурным тоном, верить. Если ты знаешь, то вера не нужна, знаешь и все. Верить, это принимать без доказательств, это быть уверенным, не имея достаточных доказательств, а зачастую даже вопреки доказательствам твоей неправоты.
— Но как можно верить, если есть доказательства неправильности твоей веры?