'Ты смотри, какая храбрая у меня дочка! Мы до жути перепугались, а ей только любопытно'. Варенька, своими синими с длинными ресницами глазами на самом деле, с любопытством, спокойно, разглядывала подворье, напротив. 'Эка стыдоба так мне пугаться! Да ещё при родных. Защитничек! Разберёмся!.. А жену сейчас успокоим'.
Шатров посмотрел на жену, взгляд скользнул в вырез кофточки - дома Катя не носила казачью одежду - упёрся в ложбинку, шумно дышащей Кати, а левая рука, воровато, хапнула её правую грудь.
- Фу, охальник! - шёпот в ответ. И яркий румянец, мигом скрыл бледность жены, руку Шатрова она отодвинула от своей груди, но не отодвинулась от атамана, ослабила только хватку. - Ой, извини!
Посмотрела снизу в глаза Шатрова, глаза уловили его фривольную насмешливость, и стала успокаиваться. Шатров, показав свободной рукой на Варю, сказал жене:
- Смотри, какая смелая и учись! - чуть отодвинулся от жены, - А где Ромка? Ромка! Пойду искать пострела, да не переживай Екатерина Васильевна, ты ж - казачка.
Погладил жену по спине, рука собралась спуститься ниже, потом подумала-подумала и не решилась. С сожалением.
- Разберёмся! - голос атамана приобрёл властность.
Оставил на попечение дочери жену, он вышел из куреня. Ромку он нашёл во дворе, сидящего на заборе. Тот, обернувшись к отцу, засыпал вопросами:
- Папа, а это джинн перенёс на собакинский пустырь этот дом? А зачем? А почему? А как?.. Папа, ты ничего не знаешь!.. А это джинн сделал!
- Это - суслик. Мы его не видим, а он есть! - буркнул Шатров-старший, потом односложно отнекивался и, с осмотрительным интересом, рассматривал подворье, напротив.
Дом имел четырёхскатную крышу, крытую какой-то странной красно-коричневой черепицей. Штукатуреные стены были окрашены в бежевый цвет, так же выглядел флигель в два окна. Только флигель имел фронтон из особливых досок, и перед флигелем росли две пирамидальные вроде как пихты. Два окна дома были закрыты диковинными ставнями наполовину. Над домом и флигелем торчали радиовышки, на доме была какая-то "тарелка" и белый ящик. Ещё был деревянный забор с бетонными столбиками, крашеный в зелёный цвет.
'Домина с чудными секретами. А я созерцаю', - подумалось войсковому старшине.
- Папа, а это что? А что, это гудит? Оу!..
Атаман приподнялся на носочки и увидел - дорогу из асфальтобетона - как в Москве - и по ней со стороны центра станицы ехавший большой автомобиль. Он сдёрнул Ромку с забора. От греха подальше. Ромка даже зашипел от обиды, но тятя сказал: "Цыц, малой!", и Рома послушался, только прилип к забору, со жгучим интересом, наблюдая за действиями машины и необычным поведением отца.
'А папаня, будто, испугался! Пойду маменьке скажу'.
Но Шатров не был напуган, как он говорил станичникам, служившим с ним в 19-м донском казачьем полку: 'Меня вид неприятеля, успокаивает'.
Прищурившись, атаман рассматривал машину, которая затормозив, свернула к, неведомо откуда появившемуся, дому. На дверце машины Шатров увидел надпись - "Почта ЕК". Из остановившегося автомобиля вылез шофёр, бритый, в не казачьей одежде, с разноцветными татуировками рук.
'Ох, он же в бронежилете!' - сверкнула догадка. - 'Как у тех янки, в Варшаве. My God. Devil. Я ж таки лично шефу жандармов присягнувся не разглашать, шо там було!'
В это время другой - пассажир - быстро открыв калитку, атаман видел только голову и верхнюю часть тела, прошёл к дому.
Отсутствовал "гость" минут пять. Много чего вспомнил атаман за это время, ещё отвлекала жена и Ромка, который завалил отца вопросами:
- Папа, а в доме люди есть? А в машине? А почему? А как? А зачем? А пойдём туда!
И Катя не пустила супруга к машине, поскольку капельку оробела. Да и не пошёл бы туда атаман. Карман БЖ водителя оттопыривали пистолеты, а у Шатрова только нагайка в руках была. И только когда машина уехала, а бритый шофёр, Шатровым, ручкой помахал, атаману пришли мысли:
'А может это "иваны", переодетые, с Ростова пожаловали провернуть свои делишки? Так не похожи на ростовских бандюкив... а смотра, ей-ей, не будет, возьму отгулы!..'
После всего этого, поражённый атаман стал собираться на службу: надел китель и сапоги, нацепил шашку, на улице водрузил на голову фуражку, поданную женой.
- Пап, ты бы на станицу посмотрел сверху. Уговори отца Владимира пустить тебя на звонницу, - неожиданно предложил Ромка.
- Мон ами, а ты заметил, что воздух посвежел? Стало не так жарко, - произнесла по-французски жена. - И Ромка подсказку тебе правильную дал. Как-то здесь всё изменилось, как будто лето надорвалось.
Атаман задумался, пожевал нижнюю губу и пошёл выводить из конюшни своего Орлика, шестилетнего дончака. Пяток минут на седловку коня и атаман с крыльца залез в седло. Катерина Васильевна помогала, держала за уздечку застоявшегося красавца. Ромка принёс кусок сахара, вздумал наградить Орлика лакомством. Старший Шатров хмыкнул и направил коня в калитку, которую открыла Варя.
- Спасибо, родные. Сидите дома. Я разберусь, - по-хозяйски распорядился атаман. - Ромка, ты всё понял?
Ромка насупился. Собакинский пустырь давно был личной землёй вождя Серебряный лисапет и группы "индейцев". Катя перекрестила мужа.
Орлик, направленный твёрдой рукой, шибкой рысью направился в управление округа. На перекрёстке Шатров обернулся - жена стояла и грозила пальчиком. Атаман усмехнулся, ехал-то он сейчас налево. И ушедший в разные, семейные в смысле, думки атаман не заметил двух вещей: удвоившихся деревьев на Атаманском переулке и бетонных столбов электропередач.
Когда машина остановилась, в весьма спутанных чувствах решил пойти переодеться. Жарко летом в подштанниках, судари и сударыни. Ещё сопреет кладка-то! Кладка только напряглась.
- Борн, ты воды захвати, холодненькой, - попросила чуть напуганная Эльза.
- Слушаюсь, мэм. А вы пока посидите, и не отсвечивайте, - скомандовал, вылез и пошёл по подворью.
'Э, наверное, во флигеле никого нет - отец у меня там уехал в гости на хутор, жена и дочь, ещё не пришли - открываем дом. Ностальгировать будем потом'. Но руки задрожали. Тоска и боль, до черноты в глазах, навалились: "Утраты, сплошные утраты". Еле-еле справился с замком и со своими чувствами.
Куртку и джемпер - на вешалку, ремень с пистолетом - на обувницу. Пробежался по комнатам, и эта пробежка отодвинула переживания о потерях близких. Комнаты были с дизайном. Спальня Лолиты - в розовых тонах, в зале - ЖК-телевизор "Sony" и немецкий электрокамин. В прихожей - музыкальный центр "Sony"; везде мягкая мебель, в кабинете - Михалыч - молодец! - компьютерный стол, шкафы - книжный и для одежды.
Из одежды выбрал летние светло-зелёные брюки и рубашку - гавайку, светлые носки. Переоделся. На кухне из холодильника "Indesit" достал полтарашку минеральной воды. Закрыл его. Потом снова открыл и уставился внутрь:
- Ты, Михалыч, тормоз, два раза, свет в холодильнике присутствует. Это раз, теперь ищи газ - это два-с. На чём ты чайник греть будешь, чайник?
Чайник бы грел на индукционной панели фирмы "Bosch". Электричество для чайников - подкинули. В общем - bon.
- Я теперь - Корейко! А теперь, в машину, миллионщик. Ибо дамы пить хотят'.
На ноги надел коричневые мокасины из обувницы. Высокая тумбочка привлекла мой взгляд. Четыре такта её разглядывал. Закрыл дом, кобуру с Иж на пояс, и пошёл к ЗиРу по двору, выложенному тротуарной плиткой. В машине отдал воду Эльзе.
- А не хило живут операторы почты, - вставила свои пять копиёк Зося.
- Зависть - это грех, Зося! Правда, мама?
- Борн, а дома есть кто? - Эльза другой вопрос задала. Отрицательно покачал головой, и мне стало стыдно. Мог бы и домой их пригласить. Культурней надо быть, герр домовладелец, культурней. Но мою заминку приняли совсем по-другому.