Даня кивал на каждом чётном слове и продолжал кивать, даже когда докладчик замолчал, не желая смиряться с тем, что это всё. Воспитанный на порно, он ожидал развязки. Ромчику было даже неудобно разочаровывать приятеля, и он подумывал посмешить его Вовкиными бредовыми признаниями, но вдруг из Роминой из спальни…
Оба свидетеля Мойдодыр-шоу притихли, оглядывая босоногого Вовку в пёстром хозяйском халатике. Одёжа была явна мала, и распахивалась на широкой, покрытой редкими тёмными волосками груди. Владимир агрессивно зевал, тёр пальцами глаза и хмурил широкие брови. Наконец, он узрел Даника и, не меняя насупленного выражения лица, буркнул «здрасть».
- Это на каком комбикорме у вас телёночек?.. – уважительно уточнил друг, когда парень скрылся в ванной, и начал там чем-то громыхать.
Роман по-бабьи махнул рукой, изо всех сил скрывая гордость за «своего» Вовку. Хотел уже было «пожаловаться», что и не укормишь такого кабана, но Даня сразу вгрызся в суть:
- Ебались?
- Ты чего несёшь?! – и зашипел что-то угрожающее, но друг наступал:
- Слышь, он из спальни в твоём халате вышел. Ты тут Крупскую из себя не строй. А как же наш Эдик? – гадёныш сделал ударение на слове «наш». Вообще-то, он Эдика терпеть не мог, сучье вымя!
- Что ты НТВэшничаешь тут?! Да Вовка просто разлил что-то на диване и попросился на одну ночь! – и строго цокнул языком. - Придумывает тут ещё…
Даня вдруг озарился какой-то своей идеей, вскочил и потрусил в гостиную, почему-то пригибаясь. Ромчик последовал за ним, продолжая невнятно возмущаться как сова из Винни Пуха, но его нагло игнорировали. Друг кинулся к дивану и взялся простукивать матрас. Затем согнул пополам и закивал сам себе.
- Ясно… Так, где у тебя плоскогубцы? Давай, давай, ты мне потом спасибо скажешь!
Заведомо неблагодарный Роман был готов схлестнуться в неравном махаче с интриганом, но услышал выходящего из ванной Вовку и побежал его отвлекать. Причём, сам не понял, зачем - на автомате. Гонимый неясным страхом раскрытия каких-то Даниных гнусностей, он громко требовал выбрать чай или кофе, гремел тарелками и даже начал нестройно напевать «Я встретил вас, и всё былое…»
Присоединившийся к трапезе Даник вёл себя, как пьяная овца. Говорил кабарешно-вульгарным голосом, косо подмигивал Белочкину, а когда Вовка наклонился над мусорным ведром, совершенно беспардонно взялся массировать взглядом его поясничный отдел. А Ромчика же при виде Вовки начинало разрывать от эндорфинов, как креветку от икры. Он старался дозировать взгляды, не обращаться к парню в застольной болтовне, но ему казалось, что вся Москва в пределах МКАД уже знает, что Белочкин запал на молоденького гостя, как Татьяна на Онегина. Откуда в юном, двадцатилетнем Вовке было столько манкого, мужского? Вальяжная поза, неспешный ритм речи, низкий чистый голос, прямой обволакивающий взгляд. И всё это своё, врождённое, органичное, совсем не нарочитое. Мордашка простовата, рубленые черты, но когда Рома смотрит в его тёмно-медовые глаза, кажется самым красивым… «натуралом на свете», - с каким-то мазохизмом напоминал себе Роман.
Когда Вовка хмуро спросил у Ромчика, где у него дрель, Даня спешно засобирался домой. Прощаясь в прихожей, друг нежно назвал Романа «мамой для мамонтёнка» и удалился с просветленным еблом. Видимо, терапевтический эффект от присутствия самца Вовки накрыл и его.
Ромчик до вечера порхал по дому и наводил уют как домовитая Диснеевская Белоснежка под кокаином. Он даже пересадил цветы, давно ютившиеся во временных горшках, в красивые глиняные, изгваздавшись в земле по самые яйца. Вовка жёстко отымел соседей дрелью в узкую восточную стену, загнав в неё здоровый гвоздь под выцветшую картину с корабликом. Белочкин воровато заглядывал в комнату, любуясь вибрирующими бицепсами, чувствуя себя стареющей домохозяйкой, пасущейся рядом с душевой на пожарной станции. К вечеру накормленный «племянник» занялся домашним заданием перед завтрашними институтскими парами, а счастливый хозяин завалился с ноутбуком, следя за новыми жертвами совестливого, но ебанутого маньяка Декстера. За окном давно стемнело, мужчины, зевая, выпили чаю с московской булкой, и начали укладываться.
Ромчик лежал с выключенным светом, отмечая, что бессознательно устроился на одной половине кровати, будто ждал кого. Днём ему пришла смс-ка от Эдика с предложением встретиться, но он отказался без объяснений. Любовничек, похоже, так удивился, что затих. Положа руку на сердце, Рома давно уже чувствовал себя запасным аэродромом. Эдик держался от него на расстоянии, приезжая, если совсем не было других дел. При этом ожидая, что ему будут всегда держать дверь открытой, а постель - тёплой. Каждый знает: как себя не уговаривай, такой дисбаланс интереса обижает. Ромчик давно подумывал устроить сдержанный интеллигентный бунт, но всё малодушно оттягивал.
Из соседней комнаты послышался грохот, вскрик и отчётливое интимное предложение чьей-то матери. Тут же вспомнилось коварное рыло Дани с плоскогубцами, и стало примерно понятно, что произошло. Сердце непростительно сладко ёкнуло, а член встрепенулся. Вовка ещё погремел, прошлёпал босыми ногами по полу, и ожидаемо появился в дверной щели.
- Одеяло возьми, - строго сказал хозяин в подушку, чтобы задушить ликующую улыбку.
Они лежали в темноте, каждый под своим одеялом, и Ромчик трусливо психовал. Вовке явно не спалось: он крутился, вздыхал, сбегал в комнату за оставленным мобильником, долго возился с зарядкой. Было в этом тихом бдении что-то невозможно школьно-волнительное, от чего было стыдно и радостно одновременно. Рома ни в жизнь бы не решился разводить блядство, соблазнять, провоцировать, предлагать себя – это было вообще не в его натуре. Он мог только лежать мышкой, водить глазами по тёмной стене, прислушиваясь к парню своих грёз за спиной. Эдик сейчас казался совсем далёким и блёклым, а Вовка манил, и безумно волновал, и напоминал о каких-то дерзких юношеских мечтаниях, о романтических ожиданиях, когда жизнь казалась дорогой в рассвет… Растравившись думами о несбыточном, Роман ожидаемо начал жалеть себя, гея-невезучку, шляпу и растяпу, да так и уснул.
Всю сублимированную энергию Ромчик выплеснул утром, войдя в режим Арины Родионовны. Он кормил Вовку как грудничка перед контрольным взвешиванием, гладил ему рубашку, совал в сумку бутерброды, чудо-молочко и носовой платок. Удержав себя от строгого «после уроков сразу домой!», он вышел в коридор, следя, чтобы Вовка оделся как следует, и не выскочил на улицу без шарфа. Студент послушно утеплился и встал возле двери, будто ожидая чего-то. Возбуждённый Белочкин тут же подумал о прощальном утреннем поцелуе и засмущался сам себя. Придумает тоже! Пауза затягивалась. Вовка огладил своими чайными глазами порозовевшего хозяина и, усмехнувшись чему-то, ушёл в пургу. Паникёр тут же заволновался: чему это Вовка усмехнулся? Неужели понял Ромин порыв? Почувствовал? Увидел, как тот таращится на его губы, как дёрнул к нему руки? Как стыдно-то! Ну когда же уже наконец Ромчик станет взрослым и мудрым, уверенным в себе мужчиной? Так и доживёт до седых мудей, психуя от любого прямого взгляда?..