— Не в медсанбат мне нужно, а в штаб дивизии.
— Можно и в штаб, — согласился старший лейтенант. И, уж сидя в кабине и проезжая мимо меня, прокричал: — Закуску добудь, Степченко! Как бы человек не помер с голодухи…
Из домика вышли еще несколько бойцов. Уже все знают, что я много дней провел в тылу противника. Советам нет конца. Натащили отовсюду всякой провизии — сало, хлеб, печенье, свиную тушенку в банке, ну и, конечно, спиртное, которого хватило бы на взвод полного состава.
Уж давно пора бы вернуться старшему лейтенанту в кубанке, а полуторки все нет и нет…
Но вот показались две легковые машины — «виллис», а за ним трофейный «оппель-адмирал».
«Виллис» круто развернулся и подлетел ко мне. Рядом с водителем — генерал. Я узнал его. Это же командир части, той самой, где служит старший лейтенант в кубанке. Во время наступления мы с Андреем не раз бывали у него на наблюдательном пункте или, как говорят люди переднего края, «на глазах». Вслед за «виллисом» остановился и «оппель-адмирал».
Я попытался встать. Меня усадили обратно. И генерал, выслушав меня, повернулся к адъютанту.
— Немедленно сообщите штабу…
— Витязь! Витязь! Я — Гроза! Я — Гроза… — зачастил радист на «оппель-адмирале».
Ну, всё, я дома.
И вдруг сзади что-то обрушилось на меня, скрутило, подняло в воздух.
— Юрка, Юрка, дружище! — послышался голос Василия Колотухина. Он оторвал меня от груди, секунду подержал на весу, вгляделся и снова сдавил в могучих объятиях.
Хорошо, хоть не раздавил.
— Товарищ генерал, товарищи, нашелся он, видите? — держа меня, как спеленатого младенца, показывал всем Василий.
Раздался смех, меня поздравляли какие-то незнакомые офицеры.
Василий специально просил командующего артиллерией, чтобы его послали в части, оставшиеся для штурма Гроссена, его не оставляла надежда, что где-то здесь, в этом районе, он узнает обо мне. Василий уже несколько дней с ними.
Разведчики, переправившие меня через Одер, оказывается, добрались и разъезжают по штабам от пехотинцев к артиллеристам и обратно. Василий тоже видел этого лейтенанта и при нем глухонемого старшину, но он ничего не слышал о третьем человеке, который вышел вместе с ними, то есть обо мне. Какой-то офицер из штаба дивизии, стоявшей рядом с нами, сказал, что знал об этом. Получилось так, что начальник оперативного отдела не позволил лейтенанту отлучаться из штаба, а за мной в лес был послан бронетранспортер с группой бойцов. Да я, видно, не дождался их, или они заплутались и не нашли той опушки.
Штурм Гроссена назначен на завтра, на шесть ноль-ноль. Об этом мне сообщает Василий уже в машине, когда мы мчимся вслед за генеральским «виллисом».
Мы говорим о штурме, о разведчиках, о том, как скорее доставить командарму немецкие документы — они лежат сейчас в планшете Колотухина. И чем оживленнее Василий, чем подробнее он рассказывает мне обо всем, тем больше и больше нарастает смешанное чувство тревоги: слишком подробно он рассказывает, но не говорит о главном — ни слова об Андрее.
Но я ведь тоже не спрашиваю о нем… Я отлично отдаю себе отчет в том, что все время боюсь спросить, где Андрей. Если Андрей до сих пор не вернулся, он почти наверняка погиб.
Искоса посматриваю на Василия и перехватываю такой же настороженный взгляд. Но больше молчать невмоготу.
— Вася, что случилось? — тихо спрашиваю товарища.
Он расслышал мой вопрос, несмотря на шум мотора.
— Ты все равно узнаешь, Юра, хоть бы и часом позже. Три дня назад мы похоронили Андрея…
ПО СТАРЫМ СЛЕДАМ
Снова и снова думаю об Андрее, вспоминаю рассказы Василия о его возвращении.
…Как скверно получилось! Вылез он из страшного пекла благополучно, а ранили уже, когда выбрался из расположения противника, — их обстреляли из засады у самого нашего штаба.
Идти в медсанбат Андрей не хотел — все боялся, что чего-то не доделал. Однако ему становилось все хуже и хуже, и его уже без памяти отвезли в госпиталь. Выяснилось, что у Андрея началась газовая гангрена, ему хотели ампутировать ногу, но, очнувшись, он решительно воспротивился этому.
Через неделю его похоронили в городе Швибусе.
Эх, Андрей, Андрей! Никогда не видеть его, не пожать его надежную, верную руку…
Все штабные документы зарыты. Найти их могу только я. Снова отказываюсь ехать в госпиталь, пока мы их не разыщем. Ведь мы же где-то совсем рядом с проклятым Мерцдорфом.
Слушай, Юра, — прерывает Василий мои рассуждения, — твое состояние, сам понимаешь… нельзя терять ни одного часа. Мы не сможем снова петлять по полям, где ты кружил в те ночи…