Пока он говорил, старуха смотрела на него острыми, пронизывающими глазами. Ей были знакомы уловки и отговорки неаккуратных должников. Они ни в грош не ставят свои обязательства, а когда их прижмешь, делают вид, будто готовы перевернуть небо и землю.
— Зачем же вы заказывали плащ, если вам нечем за него платить? — спросила она резко.
Узник кивнул в знак того, что понял ее мысль.
Он ответил:
— Я всегда зарабатывал достаточно писанием книг и преподаванием и думал, что буду зарабатывать и дальше. А плащ был мне нужен, я ведь не собирался садиться в тюрьму.
Он сказал это без капли горечи, просто чтобы ответить ей.
Разгневанная старуха смерила его с головы до ног, однако от новых выпадов ее что-то удержало. Не говоря ни слова, она выбежала из камеры.
— Кто же станет посылать деньги человеку, которого преследует инквизиция? — сердито сказала она мужу вечером, лежа в постели.
А он, не опасаясь больше неприятностей со стороны духовных властей, все же не одобрял настойчивых попыток жены получить деньги.
— У него сейчас другие заботы, — заметил он.
Она ничего не сказала.
Следующие месяцы не внесли ничего нового в это неприятное Дело. В начале января стало известно, что Синьория склоняется исполнить желание папы и выдать еретика. И тогда чета Цунто получила новое приглашение в здание священного судилища.
Так как точного времени не было указано, старуха Цунто направилась туда на склоне дня. Она пришла некстати.
Узник ожидал прокуратора республики, которому Синьория поручила подготовить заключение по вопросу о его выдаче Риму.
Ее принял тот самый важный чиновник, который разрешил ей первое свидание с ноланцем. Старик сказал, что заключенный выразил желание поговорить с ней, но не лучше ли отложить свидание на другое время? Заключенному сейчас предстоит в высшей степени важная беседа.
Она ответила коротко, что об этом лучше спросить его самого.
Один из служителей ушел и вернулся с заключенным. Разговор состоялся в присутствии важного чиновника. Прежде чем ноланец, который уже в дверях улыбнулся ей, успел что-либо сказать, старуха воскликнула:
— Если вы не собирались садиться в тюрьму, зачем же вы так вели себя?
Одно мгновение маленький человек казался озадаченным. За эти три месяца он отвечал на столько вопросов, что конец его последнего разговора с женой портного едва ли сохранился в его памяти.
— Я не получил денег, — сказал он наконец, — я дважды писал, но денег не получил. Я думал, не возьмете ли вы обратно плащ?
— Так я и знала, что этим кончится, — сказала она презрительно.— Плащ сделан по вашей мерке и будет для другого слишком мал.
Ноланец посмотрел на старую женщину страдальческим взглядом.
— Об этом я не подумал, — ответил он и повернулся к монаху.— Нельзя ли продать мое имущество и отдать деньги этим людям?
— Это невозможно,'— вмешался в разговор чиновник, который его привел, высокий толстяк.— На ваше имущество притязает синьор Мочениго. Вы долго жили на его средства.
— Я жил у него по его приглашению, — ответил ноланец устало.
Старик поднял руку.
— Это к делу не относится. Я полагаю, что плащ нужно вернуть.
— А на что он нам сдался? — упрямо возразила старуха.
Лицо старика слегка покраснело. Он медленно сказал:
— Милая женщина, иметь немного христианской снисходительности вам, право бы, не помешало. Обвиняемому предстоит разговор, который означает для него жизнь или смерть. Едва ли вы вправе требовать, чтобы он особенно интересовался вашим плащом.
Старуха неуверенно посмотрела на него. Она вдруг вспомнила, где находится. Она уже подумала, не лучше ли ей уйти, как вдруг услышала позади тихий голос заключенного:
— Я считаю, что она вправе этого требовать.— И когда она обернулась к нему, он добавил: — Вы должны меня извинить за все, что случилось. Не думайте, что мне безразличен ваш убыток. Я заявлю об этом в ходе процесса.
Высокий толстяк по знаку старика покинул комнату. Теперь он вернулся и, разводя руками, сказал:
— Плащ вообще не был нам доставлен. Мочениго, должно быть, задержал его.