- Андре, Андре… Не тот ли это?…
- Фальшивомонетчик? - подхватил Грэнвиль. - Который из ассигнаций в сто франков делал тысячефранковые? Да, это он. Гений, скажу я вам. С помощью крышки
от консервной банки и ржавого гвоздя он изготовил печать, которую сам начальник канцелярии не отличил бы от настоящей. Да, Андре гений!
- Скажите, свидетель, - прервал председательствующий эти дифирамбы в адрес фальшивомонетчика, - подсудимому было известно о такого рода делах'? Получал он за них вознаграждение?
- Помилуйте, господин председатель! - испуганный и возмущенный подобным ужасным подозрением, Грэквиль ударил себя в грудь. - Как можно! Мы не обременяли месье Билла такими пустяками. Зная, что он вообще не терпит писанины, мы обделывали все сами!
- И подписывались за него тоже?
- Иногда, господин председатель. Но с единственной целью не вынуждать его вступать в конфликт с собственной совестью!
Поняв, что не добьется от Грэнвиля ни одного слова против подсудимого, председательствующий отпустил его, велев вызвать следующего свидетеля.
Бродяга Гюго Алэн, тощий как жердь и похожий на огородное пугало, заговорил сразу же, не дожидаясь вопросов:
- Вот что я вам скажу, господин советник. Во всем этом свинстве повинен сброд из Довиля, испортивший нашу мораль. Подделыватели векселей, фальшивомонетчики, брачные аферисты - фу, это не публика для приличной тюрьмы! Раньше у нас были только бродяги, браконьеры, разные мелкие нарушители. И месье Билла знал, что может на нас положиться. Мы ходили в трактир не больше двух раз в неделю и ровно в десять всегда были на месте. Такого, чтобы кто-то отсутствовал всю ночь, ни единого раза не случалось! И компания у нас почти постоянно была одна и та же. Я приходил обычно в ноябре, как Розуа. И когда директор говорил: «Ага, Алэн, опять дрожишь?» - я сразу чувствовал, что теперь снова попал домой. Как ни приятно было летом бродяжничать, к рождеству всегда хотелось иметь крышу над головой и быть среди людей. В Пон-л'Эвеке мы жили одной большой семьей. Лучше всего бывало в сочельник, когда мы распевали рождественские песни и вместе содиректором отправлялись в церковь. Но с появлением этих довильских гангстеров песни в тюрьме стали распеваться только неприличные. Ну а женщины, те вели себя еще хуже.
Председательствующий решил, что ослышался.
- Как вы сказали? В этих развлечениях участвовали и женщины?
- А то нет! - сердито фыркнул Алэн. - Месье Билла был чересчур покладист. Он терпел и тогда, когда гангстеры поздней ночью привозили в тюрьму из Довиля своих девиц. А у тех ни стыда, ни совести. Они танцевали голые на столах. Они мылись в мужском душе. К нам они тоже приставали, но человек не должен терять своего достоинства. А они такое выделывали! Я…
Он вдруг запнулся, кинув взгляд на присяжных, среди которых находились три почтенные матроны. Сейчас они сидели с окаменевшими лицами, уставившись в одну точку.
- Я не знаю, надо ли об этом рассказывать? - нерешительно произнес Алэн. - Это весьма неприлично, господин председатель.
- Вы должны говорить чистую правду, свидетель, - вмешался молодой прокурор. - Вас предупредили, что вы не вправе ничего скрывать. Так что…
Он умолк, услышав покашливание председательствующего.
- Господин прокурор, - сказал тот, - я полагаю, что свидетель нарисовал нам уже достаточно ясную картину и что мы можем обойтись без дальнейших подробностей.
Прокурор, который охотно послушал бы подробности о поведении упомянутых Алэном дам, разочарованно отозвался:
- Как желаете, господин председатель. Мы могли бы также, дабы не повредить общественной нравственности, провести дальнейший допрос при закрытых дверях.
Поглядев на шокированных присяжных, председатель суда ответил:
- Мне думается, что дамы и господа присяжные уже достаточно информированы. Обойдемся поэтому без дальнейших деталей. У меня только есть вопрос к подсудимому. - И он повернулся к Билла: - Известно вам было об этих непристойностях?
Билла, весь красный, тихо ответил:
- Но это было лишь раз или два. Потом я категорически это запретил.
Кипя негодованием, Алэн решительно запротестовал:
- Раз или два! Могу присягнуть, что не меньше шести раз. А когда месье Билла запретил проделывать такое в тюрьме, они перешли в «Отель де Пари». В тюрьму они стали возвращаться только часам к десяти утра!
- Выходит, заключенным разрешалось не ночевать в тюрьме? - ужаснулся председательствующий.
- Ну конечно, - разъяснил Алэн. - У кого хватало денег на дорогие номера в отеле, тот не каждую ночь проводил в тюрьме. Но месье Билла мог и не знать этого. Он ведь появлялся только к полудню.