— Странно, — притворяясь немножко более захмелевшей, чем была, вздохнула Кузнецова. — Когда подарки за то, чтоб приняли на работу, — понятно. А чтоб уволили? Может, было у него с ней?
— Я ж говорю: она, не будь дурой, мешала контору до банкротства доводить. Въедливая такая.
— А разве новым хозяевам въедливые не нужны?
— На кой? Или очень просто! — Наталья Владимировна бабахнула кулаком по столу. — Отказала кому-то, не будь дурой. Не дала, вот и отомстили. Мужики — сволочи.
Потом разговор перешел на всякие бытовые подробности. На то, как с помощью страховки можно сэкономить на налогах и на отчислениях в пенсионный фонд. Так что, помимо дачи, Наталья Владимировна озадачилась сведением Кузнецовой со знакомой главбухшей. Под эту тему она выяснила у жены Глебского номер его мобильника. Тут же, едва выйдя за порог, сообщила его Выприцкому. Вдруг по нему удастся выйти на тех, кто инициировал увольнение Панкратовой?
Надежда смогла переговорить с десятком дачников из «Снабсбыта», но никто из них не знал подробностей о той фирме, которая ныне владела контрольным пакетом акций их конторы. И многих удивила неожиданная командировка бывшего начальника Панкратовой, да еще и на Украину. Итак, все упиралось в Глебского. Но как на него выйти и как его разговорить, пока непонятно.
Через три дня после ее вторжения в «Снабсбыт», когда Надежда с Олегом как раз придумывали, как бы Комарову втереться в окружение Глебского, позвонил Выприцкий. То, что он сообщил, весьма упростило ситуацию.
В том смысле, что сделало ее просто безнадежной.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Едва миновало слякотное в Москве Рождество, как внезапно оказалось, что уже февраль. Не менее слякотный.
Тамара все лучше осваивалась в «Аметисте». Сначала она переживала, боясь, что вот-вот снова обрушится какая-нибудь гадость от злопыхателя. Но время шло, а шеф по-прежнему вел себя доброжелательно. На свой манер и насколько мог. И это было основным, потому что позволяло забыть и о прошлых муках, и о размолвке с Кузнецовой. Да, конечно, намеренная неискренность по отношению к Надежде Тамару не украшала, но, с другой стороны (чтобы оправдать себя, мы всегда найдем «другую сторону» даже у тени своей, не то что у вранья), каждый имеет право и на личную жизнь, и на личные тайны. Кузнецова, обидевшись или слишком погрузившись в работу, не звонила, и Панкратова не звонила тоже. Деньги, чтобы отдать долг подруге, она усиленно экономила, а что еще, кроме этого, Панкратова могла ей сообщить: «Привет! Я помню, что из-за меня тебя чуть не разорвало на куски! А у меня зато все хорошо…» Ладно, главное, что с работой налаживается и на пропитание хватает. Остальное — само утрясется. Как-нибудь.
Панкратова предпочитала думать о том, как хорошо Воротников чувствует ее настроение, когда она в чем-то сомневается или с чем-то не согласна. Причем Валерий Захарович упорно выпытывал ее мнение, если замечал, что оно расходится с его собственным. И не пропускал ее слов мимо ушей. Не жалел времени, чтобы растолковать то, что она не уловила. Или, когда сам чего-то не улавливал в ее предложениях, требовал повторить, упорно добиваясь от нее внятных исчерпывающих пояснений.
Панкратова с удовольствием трудилась на благо «Аметиста», потому что шеф оказался и работящим, и удачливым человеком. А Тамару, как и всякую нормальную женщину, невольно тянуло к победителям. Ей почти не мешало, что Воротников принадлежит к распространенному типу управленцев-самоучек. Они хорошую работу подчиненных воспринимают как само собой разумеющееся. Зато уж заметив малейшую оплошность — криком кричат. Но постепенно Панкратова смелела. Мнение свое высказывала все откровеннее и даже осмелилась меньше уродовать себя. Хозяин не заметил изменений. И Панкратова сама не знала: устраивает ее это или обескураживает.
Зато Ирина Павловна, которую шеф после появления Тамары гораздо реже стал вызывать в кабинет, предпочитая передавать распоряжения через референта, почти возненавидела новенькую. Она-то уловила изменения в ее внешности. И хотя по-прежнему считала себя вне конкуренции, подозревала подвох. Поэтому, вместо того чтобы радоваться облегчению, когда шеф возложил «кадровые» обязанности на Панкратову, Колоскова не скрывала раздражения. Будто ревновала новенькую к работе, а Тамара Владиславовна делала вид, что не замечает шпилек юристки. Она сочувствовала шефу, видя, что он — человек, который просекает сложнейшие проблемы с помощью тренированной интуиции. А талант всегда вызывает уважение. Даже если его обладатель раздражителен, самоуверен, криклив и смешивает работу с донжуанством.