Несколько человек, слышавших разговор, скептически захихикали. Танька подмигула и пихнула меня в бок, приглашая вместе посмеяться над наивной мечтательницей. Но мне почему-то было не смешно. Обидно даже было почему-то. Я спросила:
—Что, тут все в актёры метят?
—Ну вот ещё! — заговорили с разных сторон. — Делать больше нечего, актёром становиться!
—Просто поглядеть пришли, как фильм снимается!
—Денег заработать маленько.
—Время скоротать.
—Впечатления новые получить.
—Меня как со службы-то сократили, так только и остаётся, что по массовкам ходить!
—Разве же проживёшь на стипендию?..
—Завод встал, всех в отпуск отправили...
—Я для книги матерьял собираю...
—А я от жены прячусь! — сообщил пузатый мужик. — А то всю плешь проела: слезь с дивана, да слезь с дивана, устройся на работу, да устройся!..
—Так устройся, — сказал жилистый.
—Ну вот ещё! Лень. Лучше тут посижу. На пивко всё одно заработаю...
Что и говорить, от коллектива, в котором оказались, мы с Татьяной были не в восторге. Костюмы некоторых актёров массовки и так говорили, что их хозяева не в себе: например, одна девица решила, что может использовать толстые колготки вместо брюк; другая заявилась в розовом, причём вся — с кривых ног до безвкусно отбеленной головы. Теперь же, побеседовав с коллегами, мы окончательно пришли к выводу, что подавляющее большинство их — либо чудики, либо лентяи и неудачники, либо персонажи с весьма сказочными представлениями о жизни. К последней категории относились особа в зелёном... и, кажется, я.
Опасения насчёт медлительности киношников оправдались: съёмки начались только в одиннадцать. Бригадир отвела нас в другой павильон, переступив порог которого, мы оказались в уютно меблированной гостиной какого-то дома. Потом прошли немного налево и обнаружили себя в школьном классе! Миновали класс и увидели, что пришли в магазин. За магазином оказался оригинально обставленный бар. Вот сюда-то нам и надо было.
Режиссёр велел нам рассаживаться за столы и объяснил, что надо делать. Оказывается, задачей массовки было изображать бурную жизнь, не издавая при этом ни звука. Нам надлежало открывать рты, активно жестикулировать, кивать головами, общаться с официанткой — но ни в коем случае не произносить ни слова, даже шёпотом!
Поначалу это было даже интересно. Я и Танька изо всех сил изображали разговор в то время, как артисты играли сцену встречи в нашем баре и беседовали по-настоящему. В перерывах между дублями я с интересом рассматривала громоздкие камеры, свисающие с потолка осветительные приборы, огромные волосатые микрофоны, закреплённые на палках, которые держали здоровенные мужики — ух и тяжело им, наверно! Рассматривала я, разумеется, и актёров. На фоне них, идеально наряженных, причёсанных, загримированных и искрящихся талантом, даже самые симпатичные из нас, массовщиков, выглядели серыми мышами. Кажется, артисты сами от себя были в восторге. Когда камера не работала, они наперебой красовались, рисовались, смешно переиначивали свои тексты и цитировали отрывки из классических произведений на разные голоса.
—Вон тот симпатичный! — заметила я насчёт одного из актёров.
—А? Что? Где? — Танька завертела головой.
Артисты её, как оказалось, совершенно не интересовали. Танька наблюдала за девицей, изображавшей официантку, и парнем, выступавшим в роли бармена, и отмечала, что в их внешнем виде и поведении было не по правилам ресторана:
—Ой, лохматая какая! Волосы в еду нападают! Пирсинг — не положено! Ха, ногти накрашены! Фу, бокалы за край взяла — кто ж из них пить теперь будет, облапанных!..
Кажется, у неё уже начиналась профессиональная деформация...
Прошёл час, другой. Я уже успела съесть два чипса, которые мнимая официантка носила от одного стола к другому, и попить странной жидкости красного цвета, налитой в мой стан — кажется, это была растворённая в воде смесь ароматизаторов и красителей. Смотреть на актёров надоело. Они мне больше не нравились, равно как и вся эта история с унылыми съёмками. Бар перестал казаться оформленным интересно: стул был неудобным, стол качался, а выставленные за спиной буфетчика напитки при детальном рассмотрении оказались ни чем иным, как использованной стеклотарой, местами заполненной странными жидкостями разнообразных цветов, а местами пустой. В моменты, когда надо было изображать разговор, мы с Танькой беззвучно жаловались друг другу на утомительные съёмки и жестами показывали, как нас всё достало. Режиссёра это не беспокоило: главным для него было, чтоб мы шевелились и не шумели.