— А деньги?
— Деньги выплачиваются по окончании съёмочного дня, — невозмутимо ответила Оксана и, не дожидаясь нашей реакции, развернулась спиной.
Похоже, мы попали в ловушку!
Потерянного времени было слишком жалко, чтобы уходить без оплаты. Нам ничего не оставалось, кроме как тащиться обратно в павильон и выполнять указания режиссёра. Потянулись новые дубли, ещё унылее предыдущих... Репетиция! Мотор! Брак по звуку! Перезаряжаем плёнку!.. На лице режиссёра была написана злость и ненависть к собственной работе. Актёры мечтали об ужине и кровати. Операторы и люди с микрофонами на палках смотрели с нескрываемым отвращением и усталостью. Счастливее всех были те, кто сидел за огромными пультами в мягких креслах: некоторые из них уже уснули.
Завершился, наконец, последний эпизод из расписания у двери. Неужели можно по домам?! И снова нет. Объявили, что планируется доснять ещё несколько сцен.
— А кто не доволен, тот пойдёт в соседнюю студию сниматься в "Золушке из Капотни"! — остроумно объявил режиссёр. — Они там с шести до часу ночи работают и спят здесь же!
Народ, назначенный сидеть за столиками "ресторана", распустили, а нас, самых "счастливых", оставили ещё как минимум на час, снова изображать светскую беседу и элегантно попивать из залапанного бокала тёплый, липкий, приторный лимонад с испарившимся из него газом.
— Мне кажется, это никогда не кончится! — прошептала Татьяна.
Я тоже начала приходить к такой мысли. В одном из перерывов между дублями, когда я с голодухи стянула с тарелки на грязном столе листик салата (остальное уже было съедено), тётка-реквизиторша обвинила меня в жадности и прожорливости. После этого стало окончательно ясно, что всё хуже некуда. Даже мысли об Овсянкине не помогали. В конце концов, мне расхотелось домой: уже стало просто всё равно, где мы сегодня будем ночевать...
И в этот самый момент объявили, что съёмки окончены.
Наконец-то! Неужели я буду вознаграждены за свои труды!?
Мы с Танькой бросились к Оксане за деньгами. И получили... по 300 рублей!
— А почему так мало? — ошарашенно спросила подруга.
— Всегда так! — ответила тётка.
На её мерзкой физиономии читались невинность и удивление. Видимо, ничего странного в том, чтобы вкалывать тринадцать часов подряд за триста рублей, Оксана не находила. Ведь у неё-то зарплата была совсем другой! А тут речь шла всего лишь о массовке!
...По дороге домой мы с Татьяной не разговаривали: не было сил. Не знаю, как она, а я даже не думала ни о чём. Все окружающие люди, прохожие, пассажиры метро, продавцы и милиционеры казались мне огромной массовкой какого-то гигантского фильма, которая только делает вид, что живёт реальной жизнью. В голове бессмысленно вертелось имя Бориса Овсянкина, не порождая уже никаких эмоций. Перед глазами стоял образ жареной курицы.
До дому я добралась в одиннадцать часов вечера.
Из дневника Тани Шмаровой.
"15 июля 2010.
...Только к вечеру более-менее отошла от вчерашних съёмок. Это просто ужас! Пока тусовалась там, сто раз пожалела, что позволила Ульяне втянуть себя в эту ерунду! Целый день сплошного унижения — и хоть бы деньги за это платили! По-моему, работы хуже, чем в массовке невозможно придумать. Уборщицы и то получают больше денег и уважения. Но самое удивительное, что есть глупые люди, которые каждый день таскаются за съёмки за 300 р. и воображают, что станут звёздами! До тех пор, пока существуют эти дураки, не уважающие себя, верящие в гламурные сказки и готовые вкалывать бесплатно, нормальным людям ничего не заработать в массовке.
Кстати, за отсидку в зрительном зале во время съёмок телешоу тоже платят 300 р. Об этом мне сказала Ульяна. Она же у нас собирается на съёмки какой-то дурацкой передачи про суд, её этот Овсянкин пригласил! Звала и меня с собой, ну уж нет, тут я пас, у меня есть занятие поинтереснее, чем просиживать попу, глядя на всякую ахинею!
Если бы я сама не передала Ульке это письмо, ни за что бы не поверила, что артист может заинтересоваться статисткой! Хотя... я и сейчас не верю. Что-то во всём этом не так. Подвох какой-то. Впрочем, Улька в восторге, она, кажется, уже заочно влюблена в этого Бориса (хотя ни я, ни она, ни мои родители ни разу не слышали о таком актёре). Про Ищенко вообще не вспоминает. И про Елисея этого тоже... если он вообще существует. Зато про платье своё пурпурное, которое где-то увидела, никак не может забыть. Вбила себе в голову, что может быть хороша только в нём. А я что-то так ей рассочувствовалась, что решила дать в долг всё, что заработала аудитом за это время. Наверно, ещё и у любимого займу, когда ему аванс выдадут. Уверена, что пупсик мне не откажет, он такой славный! Пусть уже Ульяна купит себе это платье, раз без него жить не может! Подруга же всё-таки".