5 мая. На следующий день мы оставались на месте. Нашим собакам тоже трудно было бы идти. Мы разрешили им есть сколько угодно сала, а это было не шутка после долгого пребывания на оленьей диете. Однако, действие обильной пищи сказалось на них слишком сильно. Мы провели день за разделкой мяса и приготовлением саней на завтрашний день. Нужно было все основательно перегрузить, так как нам для сала понадобилась большая часть наших жестяных коробок.
С саней мы сняли предохранительные полозья. Мы считали, что снег сейчас уже настолько мокрый, что полозья из нейзильбера будут скользить легче. Теперь у нас пищи было в общем на 1 1/2 месяца. Мы не могли взять больше, сани и без того были полностью нагружены. Получить еще сала было вполне возможно. Эскимосы удачно охотились, и потому у них были большие запасы сала.
Вторую ночь мы проспали так же хорошо, как и первую. Так приятно было улечься, зная наверняка, что теперь путь наш будет идти по ровному льду бухты Альберта-Эдуарда. Снова мы отправляемся в путь, который может принести какую-то пользу. У нас были шансы дойти до неизвестной земли. Все это были такие приятные мысли на сон грядущий.
6 мая. На следующий день мы простились со своими друзьями. Они так радовались получению разных мелких вещей — ножниц, ножа, нескольких иголок и спичечной коробочки с бусами. Какие богатства! Эскимосы никогда не забудут этого дня. Мне так хотелось дать им больше. Но наше снабжение не предназначалось для торговли. Меньше всего мы рассчитывали на встречу с эскимосами. Если бы мы встретили их на обратном пути, то могли бы отдать им все, без чего нам можно было бы обойтись. С такими добрыми намерениями мы пустились в путь по льду. Эскимосы долго стояли и смотрели нам вслед, пока мы не потеряли их из вида. Очевидно, они размышляли о том, кто мы такие и что нам, собственно говоря, здесь нужно. Легко может случиться, что если их оставят спокойно жить в их бедной стране еще несколько сот лет, то мы с Ристведтом будем фигурировать в их сказаниях под какими-нибудь удивительными именами.
6 мая мы намеревались проехать вглубь бухты Альберта-Эдуарда на такое расстояние, чтобы оставить в стороне область торосистого льда. Нам он уже достаточно надоел, и если бы даже мы были вынуждены пройти до самого основания бухты, то это все-таки было бы лучше, чем сокращать расстояние и ехать прямо, затрачивая на это, увы, несравненно больше времени.
7 мая. На следующий день мы направились прямо к мысу Аделаиды. Нам хотелось подняться немного выше, чтобы взглянуть на окружающую нас местность. Ведь нам приходилось так долго довольствоваться только небольшим кругозором, открывавшимся с какого-нибудь высокого тороса. Мы поднялись по южному склону, который, вероятно, летом является настоящим раем! И теперь уже большие пространства были свободны от снега и на них видна была высокая прошлогодняя трава. Земля, конечно, была мерзлая, а трава увядшая, но нашим утомленным от снега глазам рисовалась фантастическая картина: зеленая травка, журчащие ручьи, цветы, черника, пасущиеся олени, зайцы, прыгающие на своих легких лапках, порхающие куропатки, и все это залито солнцем, — таким здесь вероятно все бывает в прекрасный августовский день. Настоящая фата-моргана[68] для внутреннего взора, но, к счастью, не совсем фата-моргана: мы увидели двух настоящих куропаток, и они попали к нам в ягдташ.
8 мая около полудня я увидел впереди несколько черных точек. Я приостановился и посмотрел на них в бинокль; не заметив, чтобы они двигались, решил, что это камни. Они лежали, правда, как-то странно порознь и, по-видимому, довольно далеко на берегу. Но я давно уже отказался судить о расстоянии при зимнем освещении, а кроме того мы привыкли к самым необычайным сюрпризам в отношении длинных плоских мысов, выступающих в море от берега, мысов, о существовании которых и не подозреваешь, пока не проедешь через них и тогда только видишь, что из снега торчат отдельные камни.
Тут выглянуло солнце, и мы сделали остановку, чтобы я мог произвести измерение полуденной высоты. Пока я устанавливал теодолит! Ристведт взял бинокль и пришел к совсем другому выводу, чем я: камни двигались, это были тюлени! Три изрядных молодчика лежали и грелись на солнышке. Их широким темным спинам доставалось изрядное количество солнечного тепла. Все белое, снег и лед отражают солнечные лучи, но все черное поглощает их. Тюлени лежали и спали, как это они обычно делают — по полминуты за раз. Каждые полминуты они поднимают голову, оглядываются, нюхают воздух и снова устало опускают голову. Голова поднимается и опускается беспрестанно. Когда она опущена, можно свободно подкрадываться: тюлень ничего не видит и не слышит. Но тем осторожнее он, когда голова его поднята. Тогда нужно притаиться, как мышь, за первым попавшимся куском льда. И лежать совершенно неподвижно. При малейшем движении можно спугнуть зверя, и тогда он, несмотря на свой спокойный, тяжеловесный и мешковатый вид, исчезает с молниеносной быстротой. Поэтому я не очень надеялся на удачу Ристведта, но во всяком случае ему следовало попытаться пойти, пока я произвожу измерения, и он пошел.
68
Фа́та-морга́на (итал. fata Morgana — фея Моргана, по преданию, живущая на морском дне и обманывающая путешественников призрачными видениями) - мираж.