Я не мог есть. За каждой едой я чувствовал адский голод, но не в состоянии был проглотить пищу. Поэтому, когда мы вышли, наконец, из тисков, и я опять успокоился, мне пришлось утолять прямо-таки зверский голод, — не буду рассказывать, сколько я тогда поглотил!
Мы могли теперь покончить с изнурительными вахтами по 18 часов в сутки и вернуться к нормальному порядку вещей с 6-часовой вахтой. С небольшими помехами в виде тумана или противного ветра, мы ровно шли на запад. Острова Клерка мы не видали, хотя была хорошая видимость, и остров должен был бы быть вполне в нашем поле зрения. Поэтому допустимо сомнение в его существовании. Время от времени нам попадались небольшие скопления льда, напоминавшие нам о том, что мы находимся в полярных областях и должны быть готовы ко всему.
26 августа в 4 часа утра мы увидели высокую землю с наветренной стороны. Воздух был очень не ясен, и так как мы по счислению должны были находиться на высоте мыса Парри, то я решил, что его-то мы и видим. Позднее утром стало проясняться, и я установил тогда, что эта земля была не мысом Парри на материке Америки, но Нельсон Хэд на Земле Беринга. Ошибка немаловажная! Но мое огорчение по этому поводу прошло, когда я позднее узнал от американских китобоев, жертвой каких, прямо-таки комичных ошибок они постоянно бывают именно в этих водах. В здешних горах наверное много железа, и поэтому компас совсем одуревает. К этому еще присоединяются сильные течения, и все это вместе взятое может сбить с толку гораздо более опытных навигаторов, а не то что нас, раз уж мы приняли Нельсон Хэд за мыс Парри. Ведь мы были совершенно незнакомы с местными условиями. Но ориентировавшись мы пошли дальше полным ходом, с ветром, волной и течением прямо в корму.
В 8 часов утра кончилась моя вахта, и я пошел спать. Проспав порядочно, я был разбужен сильной беготней взад и вперед по палубе. Очевидно, что-то случилось, и я подосадовал, зачем это поднимают такой шум из-за какого-нибудь медведя или тюленя? Наверное случилось что-нибудь в этом роде. Но вдруг прибегает в каюту лейтенант Хансен и выкрикивает незабываемые слова:
— Виднеется судно!
Он сейчас же выскочил обратно, и я остался один.
Северо-Западный проход был пройден! Моя мечта юношеских лет в эту минуту стала действительностью. В горле я почувствовал странное ощущение; я был несколько возбужден и переутомлен, — и, конечно, это слабость, но на глазах моих навернулись слезы. „Виднеется судно!“ Магические слова. Сразу родина и все милые моему сердцу словно приблизились ко мне и простерли ко мне руки. "Виднеется судно!"
Я моментально оделся. Когда я был готов, я остановился на минуту перед портретом Нансена, висевшим на стене. И в это мгновение изображение словно ожило, будто Нансен смотрел на меня и кивал головой: — "Я это знал!" Я кивнул ему в ответ, улыбаясь от счастья, — и вышел на палубу.
Был совершенно изумительный прекрасный день. Бриз перешел несколько к востоку, и при ветре в бакштаг[70] и на всех парусах мы быстро шли вперед. Как будто „Йоа“ понимала, что все худшее осталось позади,— она шла удивительно легко! Далеко к северу лежал Нельсон Хэд. Мыс с плоской вершиной пышно выглядел на утреннем солнце, под лучами которого таял белый снег и образовывались темно-синие тени в параллельных расселинах по бокам горы. Большая блестящая зыбь приятно поднимала и опускала судно, а воздух был теплый и мягкий. Все это было замечено в одно мгновение. Но внимание не задерживалось на этом долго. Единственным между небом и морем, что интересовало нас сейчас, были две верхушки мачт на далеком горизонте. Все вышли на палубу, и все бинокли были направлены на приближающееся судно. Все лица улыбались. Говорили немного, бинокль опускался — Хотел бы я знать! ...и снова подносился к глазам. Другой опускал бинокль, и снова повторялось: „Хотел бы я знать!“ Когда корпус чужого корабля стал виден, мы подняли норвежский флаг. Он медленно скользил вверх по гафелю под взорами всех. Вслед флагу посыпались шепотом всякие радостные словечки, — как будто мы все ласкали его.
Флаг пообносился и выцвел. Но нес он свои раны с честью.
- Хотелось бы знать, что „он“ подумает, когда увидит его?