Первым вестником весны был ворон, прилетевший к нам 4 апреля.
Линдстрем очень скоро перебрался к своему другу Стену; это было весьма практично, так как там Линдстрему приходилось больше всего работать. И между двумя толстяками колонии возникла неразрывная дружба. Когда мы, поужинав, уходили к себе на судно, то почти никогда не бывало, чтобы кто-нибудь из нас возвращался снова на берег раньше следующего утра. Лиидстрем и Стен завладевали тогда одни всем домом. Как-то вечером я забыл свою трубку и потому вернулся за нею. Войдя в дровяной сарай, я услышал смех и громкие крики. "А-га! — подумал я, — пожалуй, тебе следовало бы раньше посмотреть, что тут делается. Что же это на самом деле притягивает так друг к другу этих двух неразлучных приятелей? По-видимому тут происходят оргии — канканы с девицами..." Я предстал неожиданно перед ними в виде карающего громовержца, но мог констатировать только, что они сидят и играют... в шестьдесят шесть![77] И веселятся словно малые дети!
Я полюбовался на них с минуту и затем исчез со своей трубкой и со спокойной совестью.
12 апреля охотники опять вернулись домой, на этот раз с 71 зайцем и 5 куропатками.
Манни был замечательный парень. Он вечно был всем доволен, внимателен и мил. Охота была его страстью, и он почти все время пропадал в поле. Когда он на этот раз сопровождал Ристведта и Хансена в их путешествии, я ему запретил жевать табак. Мне никогда не нравилась эта дурная привычка, и я считал, что юноше вовсе не следует привыкать к такому свинству. Ристведт и Хансен на охоте жевали табак, как иные бутерброды. Они пытались соблазнить Манни, но он не притрагивался к их табаку. Я позволил ему курить, но вместе с тем предупредил его, что вредно много курить. Он был чрезвычайно умерен. Я всегда побаивался за его здоровье из-за постоянных простуд и потому приказал ему всегда переодеваться, когда он возвращался домой из какой-нибудь поездки. И Ристведт рассказывал, что Манни переодевался с ног до головы всякий раз, когда возвращался домой. И тем не менее он опять был сильно простужен, вероятно, заразившись от эскимосов, которые совершенно равнодушно относятся к своему здоровью.
Наступила и прошла пасха, но мы ничем особенно не выразили ей своего внимания. По сигаре на брата, — вот и все, что было нашим праздничным угощением.
14 апреля мимо нас проехал инспектор северо-западной конной полиции, мистер Ховард с сержантом, индейцем и эскимосом. Мистер Ховард был в форме, что здесь в этих местах выглядит очень своеобразно. Он прибыл с форта Мак Ферсон и направлялся теперь на остров Гершеля в качестве представителя канадских властей. Проезжали также сани с острова Гершеля с вещами миссионера мистера Уитекера. Они направлялись к Шингл Пойнту в 15 милях восточнее нас. Надвигалась весна, а с нею начиналось оживленное движение. На другой день опять прошли сани — с востока. Это были несколько эскимосов и один белый от Мак Кенна, они ехали за сахаром. Белый походил больше на полоумного. У него был сильно отморожен большой палец на ноге, и лейтенант Хансен принялся лечить его. Позднее он рассказывал Стену, что с ним еще был второй машинист с „Чарльза Ханссона“, но дорогой тот заболел, и ему пришлось оставить его, прикрыв шерстяным одеялом. На наш взгляд этого было маловато. У Чарли, — так называл себя этот парень, — была на ногах только пара обыкновенных чулок и тюленьи камикки. Этого слишком мало для здешних мест. Когда он пришел на остров Гершеля, то оказалось, что он удрал от Мак Кенна вместе со вторым машинистом, который и умер где-то на берегу. Чарли по чистейшей случайности встретился с эскимосами, которые шли за сахаром.
В середине месяца лейтенант Хансен и Ристведт ездили на остров Гершеля узнать, не сможем ли мы нанять там двух людей. Мне хотелось взять нового человека в камбуз, так как Линдстрем предпочитал быть у машины, а потом еще одного палубного матроса.
Между тем до нас дошел слух о том, что в окрестностях видели оленей, и потому мы отрядили Хансена на охоту вместе с одним эскимосским семейством. Все наши собаки, за исключением Никодемуса, которого я привел с собою из Игл Сити, были в плохом состоянии, отчасти из-за постоянных драк, отчасти из-за всяких других несчастных случаев. Поэтому экспедиция Хансена получила название „Инвалидной команды“. Он вернулся домой в первый же вечер и сообщил, что в хлеб попал керосин и испортил весь запас. Пришлось дать „инвалидам“ нового хлеба и отправить их на следующий день.