Дверь отворилась, и на пороге показался какой-то мирный человек в черном платье и с черной шляпой на голове. Он спокойно стоял и смотрел на нас. Мы любезно поздоровались с ним по-английски, и он столь же любезно ответил нам на том же языке. Немного погодя появилась и его жена. Все это отлично могло бы быть какой-нибудь сценой из пешеходной прогулки по Телемарку;[80] у индейцев был вид настоящих норвежских горных крестьян.
У этих людей мы пробыли дня два, подкормили своих собак и плотно поели сами. За чай и свечи индейцы уступили нам мороженой рыбы и немного лосиного мяса.
10-го мы пошли дальше все тем же руслом реки. Там и сям стали появляться березы, и многое другое указывало, что мы спускаемся к югу. 12-го днем мы наткнулись на след табоггана и канадских лыж, по которому мы шли до темноты. Мы поставили палатку и на следующее утро снова пошли по следу. Но потом потеряли его в спустившемся тумане. В 10 часов утра Джимми сообщил, что он видит бревенчатую хижину на берегу; орлиное зрение не обмануло его. Подойдя туда, мы застали в доме двух женщин. Моя детская фантазия была глубоко оскорблена. Право же, такими не могли быть не только жены храбрых могикан, но даже и коварных ирокезов. У одной из женщин нижняя губа свешивалась на грудь, а у другой голова была свернута на бок, причем она поглядывала на нас больным глазом. Это были две страшные рождественские маски; встреча обеих женщин сопровождалась обильным потоком слов, они поздоровались и затараторили, как умеют только старухи, — и ведь ни одна из них не понимала, что говорила другая! Ну, ни черта! За чай и печенье мы купили у них связку сушеной рыбы. Муж одной женщины и сын другой два дня тому назад уехали к одному торговцу, жившему у реки Поркьюпайн. Любезные дамы сообщили к великому нашему удовольствию, что мы, идя по следу мужчин, сможем сократить путь и сэкономить целых два дня. Та, что была с глазом, отправилась с нами вывести нас на след. Было здорово тяжело забираться наверх в лес, где начинался след. Во многих местах нам приходилось просто-напросто поднимать табогган. Но, забравшись наверх, мы увидели прекрасный след; наша проводница покинула нас, и мы пошли вперед хорошим ходом. Здесь в лесу я еще больше оценил местный способ запряжки. Если бы здесь у каждой собаки была отдельная лямка, то собаки непременно обегали бы ствол-дерева с обеих сторон и сани налетали бы на него. Управлять табогганом теперь, по хорошо проторенному следу, было просто игрушкой, и мне больше не приходилось бежать перед собаками, чтобы понукать и вести их. Здесь все делалось само собой. Поэтому я оставил их, чтобы догнать эскимосов, шедших впереди. Могг лежал на санях на животе и напевал. Настроение у всех участников экспедиции весьма улучшилось от сознания, что теперь нам до форта Юкона оставалась всего неделя пути. Догнав наших эскимосов, я услышал, что молчаливый Джимми издает радостные вопли, а Каппа держалась за спинку табоггана и весело подпрыгивала.
14-го к вечеру собаки почуяли людей и пищу и пустились бежать так, как никогда еще не бегали. Дорога шла вниз довольно круто, но остановить теперь собак было совершенно невозможно. Я бежал впереди на лыжах, и все обрывы и выступы, по которым я проносился, заставляли меня ужасаться за наши грузы, следовавшие позади меня. Наконец, я добежал до маленькой индейской колонии у реки Поркьюпайн, где жил упоминавшийся выше торговец. Бедный Могг спустился последним. Вне себя от страха он с трудом удерживался на табоггане; на мой вопрос он заявил, что не имел возможности любоваться интересным лесным ландшафтом!
Во избежание страшной драки между нашими собаками и индейскими, мы поставили свою палатку несколько в стороне от колонии. Оказалось, что сам торговец тоже индеец. Это был великолепный парень, 6 футов роста с темными волосами и огромными усами. Он был одет в черное с опушкой из белого песца вокруг шеи. Подбор товаров в его лавке был не особенно велик. Немного сушеной лососины — вот и все! Индеец считал, что остаток пути до форта Юкон мы пройдем в четыре дня. Мы купили у него лососины, отлично подкормились ею и накормили хорошенько своих собак. На другой день, распрощавшись с нашим славным Джоном Альвертом, — так звали индейца, — мы продолжали свой путь.
Знай мы местность, мы могли бы значительно сократить путь, сворачивая иногда на берег, но теперь нам все время приходилось следовать по извилистому руслу реки. Мы миновали несколько бревенчатых хижин, которые были необитаемы. В этой области должно быть множество зайцев; часто вся поверхность снега была испещрена следами, иногда мы натыкались на дохлых зайцев: очевидно, мы тревожили за обедом какую-нибудь хищную птицу. Собаки, учуяв такое лакомство, обычно пускались бежать со всех ног. Конечно, только самой передней собаке доставалась добыча, но остальных это не останавливало, они каждый раз с новой надеждой бросались вперед. Даже толстяк Фикс, бывший последним в запряжке, тащил сани с такой силой, что едва не лопалась постромка. Фикс — это собака, оставленная мною у себя из числа тех, которых в свое время привез мне Атангала в Огчьокту вместе с нашей первой почтой. Фикс за время моего пребывания потом в Игл Сити до того разжирел, что мне пришлось оставить его там. Он уже не мог больше сопровождать сани, даже если бежал сзади.