Иногда бывает очень неудобно, что на судне мало людей. В этот вечер Линдстрем должен был заниматься метеорологическими наблюдениями, промерами глубин, печением хлеба и мотором. Все другие были также заняты каждый своим делом. Можно сказать наверняка, что с несговорчивыми и равнодушными людьми наше путешествие никогда не было бы доведено до конца. Мы же по-братски помогали друг другу во всех трудных положениях, а справившись с трудностями вместе делили и радости. Мы пришвартовались к настоящему сплошному льду. Он весь состоял из больших старых торосов, а, значит, не всегда был таким смирным и спокойным, как теперь. Мне показалось, что этот лед меньше и, вероятно, моложе льдов у Гренландии.
Весь следующий день нам пришлось оставаться из-за тумана. Как только в тумане образовался просвет, лейтенант сейчас же произвел наблюдение и констатировал, что мы действительно находимся в 3 милях к северу от островов Флаксмана, На другое утро ветер улегся, и туман настолько рассеялся, что мы смогли оглядеться кругом. Мы отошли затем от льдины и стали осторожно продвигаться вперед под малыми парусами и с мотором. Мы шли со скоростью 4 миль в час и непрестанно делали промеры глубины. Лед был очень податлив, и мы сильно продвинулись вперед. Днем в 4 часа мы прошли один из многих небольших песчаных рифов, лежащих друг около друга вдоль берега. В 5 часов лед к западу стал неподатлив, и я решил попытаться пройти с внутренней стороны ближайшего рифа. Там, судя по словам китобоев, должна была быть достаточная глубина. Но туда нужно было попасть. Китобои говорили нам, что между некоторыми рифами можно пройти; однако, здесь в тумане нельзя было отличить эти скопления песка один от другого, и нам пришлось пробираться вперед ощупью. Мы приготовились в случае необходимости быстро стать на якорь и дали ход. Стало мелеть, и, когда глубина достигла 9 футов, мы бросили якорь, чтобы послать вперед лодку. Промеры глубины показали, что этот проход закрыт. Из дозорной бочки я увидел другой проход, и он был проходим при самом низком уровне воды в 3 1/4 сажени. В кольце рифов была снова чистая вода, так как песчаные банки мешали проникновению туда льда.
В 5 часов мы были на траверзе острова Креста, где в качестве знака поставлен крест. В 9 часов утра фарватер стал глубже — от 5 до 7 саженей, значит, мы снова очутились в открытом море. Мы много выиграли, благодаря такому заходу в шхеры; лед, лежавший мористее, мог бы надолго задержать нас. Здешний фарватер знаменит своими большими скоплениями льда. Туман рассеивался чрезвычайно редко. В полдень мы были у одного из островов Тэтис, но у которого из них, трудно было сказать. К западу от рифов море было хорошее и чистое ото льда; у бухты Харрисона мы снова наткнулись на лед и, как нам это ни было неприятно, вынуждены были спуститься к югу. Ночью мы прошли бухту и увидели "Тихоокеанскую отмель" на глубине 2 1/2 саженей у мыса Хэлкет. На всем пути мы встречали сплоченный лед, заставлявший нас держаться совсем близко к берегу. Нам пришлось зайти в бухту Смита — как приходилось заходить и во все другие бухты. Китобои не посещали бухты Смита. Мы нашли, что дно там ровное и хорошее. Наименьшая глубина была у мыса Хэлкет, но дальше вглубь и западнее глубина достигала 4—5 саженей. В 6 часов дня мы увидели мыс Симпсона и, значит, прошли уже бухту. Лед, по-видимому, лежал вплоть до самого мыса; вся восточная сторона была тоже забита льдом; но с внутренней стороны мы нашли достаточно широкую для нас полынью. Мы пытались войти в нее, но принуждены были повернуть, так как море вдруг сразу сильно помелело. Нам пришлось ошвартоваться у одной из стоявших на мели льдин. К сожалению, мы нашли для ошвартовки лишь очень маленькую льдину, а это могло оказаться довольна опасным. Всю ночь держался восточный ветер, и на следующий день походило на то, что лед значительно изменился. Мы сделали тогда новую попытку войти в береговую полынью, но крутой переход глубины от 2 до 1 1/2 саженей заставил нас как можно скорей отойти назад. Мористее лед был сплочен, и нам снова пришлось ошвартоваться у стоявшей на мели льдины. На этот раз нам попалась льдина еще меньше, и „Йоа“ почти не за что было зацепиться. Вечером восточный бриз перешел в сильный свежий ветер. Лед с наветренной стороны, защищавший нас от волнения, теперь отошел, и мы при огромном волнении остались у своей маленькой льдины, сидевшей на мели. Небо было затянуто тучами, кругом полная темнота, а волны перекатывались через льдину. Одновременно надвинулась целая масса битого плавучего льда, который наталкивался то на сидевшую на мели льдину, то на судно. Нам приходилось лодочными баграми, насколько это было возможно, защищаться от ударов. К счастью мы занесли оба ледовых якоря, что оказалось весьма кстати. Вероятность того, что наша льдина расколется, была велика, и мы были готовы сейчас же бросить якоря, если бы это случилось. Но среди ночной темноты было бы нелегко очищать якорные цепи от массы дрейфующего льда. Наконец, стало рассветать, — редко мы встречали день с большей радостью и облегчением, чем после такой скверной ночи! Но прежде чем покончить со своим столь неприятным положением, мы должны были освободить ледовые якоря, а для того, чтобы справиться с этим делом на крохотной льдине, куда они были занесены, нужен был ловкий парень. На эту работу я послал Хельмера Хансена. Он был не труслив, ловок, как белка, и делал одним ударом то, на что другой потратил бы два. Сухим он не вернулся на судно, но Хансену случалось бывать насквозь мокрым и раньше, а потому он не принял этого близко к сердцу!