Вечером 9 апреля мы дошли до мыса Харди на острове Матти после тяжелой борьбы с торосистым льдом, преграждавшим путь к берегу; нам пришлось оставить одни сани и впрячь всех собак в другие. На следующее утро в половине седьмого мы взяли собак на смычку и привезли оставленные сани. Все расстояние было 9 миль. Позднее днем я произвел определение места; а после обеда, который был приготовлен Ристведтом, прекрасным поваром во время таких путешествий, была построена обсерватория. Она состояла из круглой стены такой высоты, что защищала и меня и инструменты. От обсерватории к палатке, стоящей в 180 метрах, я протянул шнур, а другой его конец был привязан к руке Ристведта. Таким образом тот, лежа в спальном мешке, мог производить отсчет по часам каждый раз, как я дергал шнур, что для меня было очень удобно, ведь мне не нужно было заботиться о записи. Ристведт чрезвычайно радовался, когда клевало!
Я наблюдал с 5-6 часов утра до самого вечера. Температура все повышалась; в первую ночь минимум был -27° С. Когда я как-то вечером должен был сам отсчитывать время, мне не повезло, я упал и разбил часовое стекло. Мы опорожнили баночку с перцем и обратили ее в подчасник.[44] Вообще же работа шла хорошо, и 14 апреля мы ее кончили. 15-го мы двинулись дальше. Был густой туман, и только мы остановились, как из тумана вынырнули два эскимоса. Они принадлежали к той самой банде, которую мы с Хансеном повстречали в марте. Но при нынешних обстоятельствах мы должны были все же поддерживать дружеские отношения с этими господами — Каумалло и Калакчие. Они без труда нашли дорогу среди тумана, и скоро мы оказались в их лагере. Там была только одна их хижина, и эти два человека со старухой и двумя детьми были единственными оставшимися из бандитов. Их, очевидно, еще с тех пор грызла совесть, и они были очень предупредительны. Мы поставили свою палатку поблизости от хижины. Буря с сильной метелью с севера помешала нам на следующее утро двинуться в путь. Тогда Ристведт запряг в сани всех наших собак и отправился с Калакчие на юг домой, чтобы исправить или переменить часы и таким образом не совсем потерять время. Путь туда и обратно был 108 миль, и 20-го в половине восьмого вечера он вернулся, прекрасно выполнив задание. Сидеть четыре-пять дней без дела в обществе старой эскимоски и двух детей было невесело, а потому чудесно было на следующее утро снова пуститься в дорогу.
Лед у острова Матти был тяжелый, и, для того чтобы пробраться через него, нам снова пришлось бросить одни из саней. Мы направились поэтому к Боотии Феликс и устроили склад несколько севернее мыса Кристиана Фредерика, оставив там вторые сани. Потом вернулись обратно к первым саням, где и переночевали. В этот день мы прошли 24 мили. Нагрузив 300 кг на сани, мы впрягли в них всех собак и весь следующий день шли среди торосов. На северной стороне острова Матти мы встретили эскимосский лагерь из трех хижин и разбили около них свою палатку. Здесь мы воспользовались случаем и накормили хорошенько собак. Ристведт здорово наелся своим любимым кушаньем — тюленьим мясом, жареным на рыбьем жире. Я человек не привередливый, но к этому блюду не решился прикоснуться. Среди этих эскимосов мы впервые встретили маленькую Магито — позднее красавицу Огчьокту. Ей было 20 лет, она была замужем и очень красива, что находил не один я.
Поездка вдоль берега Боотии Феликс не представляла большого интереса. Мы были очень близко от магнитного полюса — как старого, так и нового — и, вероятно, прошли через них оба. Несколько южнее островов Тасмании мы взяли свою самую северную станцию и повернули обратно 7 мая. Я намеревался, было, пройти обратно, забрать наш склад и зайти в гавань Виктории, где оба Росса в 1830-х годах зимовали на „Виктории". Ряд магнитных наблюдений, произведенных там, был бы очень интересен, даже, может быть, интереснее, чем сам полюс. Однако, мне не суждено было выполнить этот план из-за больной ноги.
Местность вдоль всего этого берега Боотии плоска как блин. Дальше от берега поднимаются несколько вершин, которые можно видеть со льда.