Мы с лейтенантом постоянно обсуждали вопрос, как нам обеспечить себя на всякий случай, если бы вдруг эскимосам что-нибудь взбрело в голову. Сейчас кругом нас собралось их великое множество, и если бы, например, им не повезло с промыслом, то наша палатка с провиантом могла оказаться в их распоряжении. Необходимо было внушить эскимосам почтение к нам, и мы, наконец, нашли средство. Мы заложили под снежной хижиной на порядочном расстоянии от судна хорошую мину и провели к судну провода, прикрыв их старательно снегом. Когда все было готово, мы собрали на судне всех эскимосов. Я произнес им речь о могуществе белых; мы, де, можем разрушать все на далеком расстоянии и вообще производить самые необычайные вещи. Поэтому эскимосы должны быть пай-мальчиками и не подвергать себя нашему ужасному гневу. Если бы им пришла в голову мысль сделать что-нибудь неладное на берегу — вот, например, у той снежной хижины, то нам стоит только, сидя спокойно у себя на судне, сделать так... Со страшным грохотом хижина взлетела на воздух, и снежное облако поднялось высоко вверх...
Повторять этого больше не пришлось.
Силла опять нагуляла щенят! На этот раз она обращалась с ними с большей осторожностью, чем раньше, и поэтому сохранила их. Когда им было три недели, мы взяли их от матери и поместили на судне в одном из шкафов. Трогательно было смотреть на Силлу, когда она выбегала на лед. На борт судна вела лестница, по которой и людям было трудно ходить; но несчастная мать вскарабкивалась по ней и опять находила своих щенят. Ничто не могло удержать ее, она, вероятно, прошла бы и сквозь огонь, чтобы соединиться со своим потомством.
"Ураниенборг", наша астрономическая обсерватория, была также значительно изменена и улучшена. Особенно помощник — Ристведт — и здесь, как и повсюду, постарался устроиться поудобнее. Постройка состояла из целой и половины иглу. В половине стоял наблюдатель — лейтенант Хансен, а в целой лежал помощник! Это было явно шиворот на выворот, но так уж повелось у нас! И, конечно, нужно быть справедливым к Ристведту. Зачем ему стоять и мерзнуть в холодную зимнюю ночь, когда он так же хорошо может исполнять свои обязанности в уютной комнате! Я навещал их иногда во время работы. Прежде всего я натыкался на лейтенанта, стоявшего в половине иглу с инструментом перед глазами и наблюдавшего за движением небесных светил. Эти светила обычно медлительны, но в такую зимнюю ночь они кажутся еще более медлительными, чем когда-либо, для того, кто наблюдает их и должен улавливать их с точностью до секунды.
- Ах, черт подери! — Лейтенанту приходится снимать перчатки и растирать свои полузамерзшие руки. Он топает ногами и снова смотрит. А звезда медленно плывет по небосклону.
- Ну! — рычит Хансен среди ночной тишины. Из глубины ему отвечает далекое эхо. Я иду на звук, чтобы нанести „эху“ визит. Пробравшись через маленькое отверстие в другой иглу, я вдруг оказываюсь в освещенном, натопленном, удобном помещении, где господин ассистент лежит в своем спальном мешке, а перед ним стоит большая жировая лампа. Под носом у Ристведта дымится трубка, и единственно, чего ему не хватает, это пьолтера[52]на столе! Да он хорошо устроился!..
В воскресенье, 20 ноября, за завтраком нас неожиданно посетил совсем нам незнакомый эскимос. Уже та повадка, с которой он вошел, говорила о том, что это "бывалый человек"; одежда его тоже резко отличалась от одежды племени нетчилли. Наше изумление еще больше возросло, когда он обратился к нам, если не на совсем правильном, но все же на вполне понятном английском языке:
- Give me’moke! — Мы предложили ему табак и трубку и он элегантно набил ее. Затем представился нам: — Мистер Атангала!
Это начинало быть интересным. Я наблюдал за эскимосом и с любопытством ожидал его следующих шагов. Но, простите, — меня быстро вывели из моей наблюдательной позиции и напомнили мне, что теперь я должен сделать следующий шаг!
- Смею спросить, милостивый государь, как ваше имя?
Я покраснел, устыдившись отсутствия у меня светских манер, слегка поклонился и назвал себя. Представление состоялось, и, видимо, эскимос почувствовал себя более удовлетворенным. Он намекнул мне, что его семейство на палубе, и я сейчас же загладил свою недавнюю невоспитанность и пригласил семейство сойти к нам. Оно не заставило себя упрашивать. Жена оказалась высокой, темной, типичной эскимоской; ее звали Кокко, и ей было около 40 лет. Их сыну было лет 10, и он сейчас же, при первом же своем появлении, проявил себя необычайно несносным мальчуганом. Атангала рассказал, что он с семьей сопровождал троих белых от пролива Честерфильд в Гудзоновом заливе до Реки Медных Рудников. Это подтверждало таким образом сообщение убийцы, Умиктуаллу, шесть недель тому назад. От Реки Медных Рудников Атангала отправился домой, но узнав, что в Огчьокту стоит судно, — пустяки, всего в нескольких ста милях, — решил посетить нас и узнать, не найдется ли у нас для него какого-нибудь дела. Он очень хвалился тем, что умеет писать, и по его просьбе мы дали ему карандаш и бумагу. Однако, его познания в этом полезном искусстве не были потрясающими. После невероятных трудов он вывел свое имя, потратив на это бесконечно много времени. Несколько лет тому назад он совершил судоходное путешествие с одним американским китобоем от Гудзонова залива до Виннипега и с того времени был знаком со всеми изобретениями нового времени: телефоном, железными дорогами, электричеством и... виски. Последнее особенно возбуждало в нем интерес, и он усиленно просил нас угостить его виски. Я пытался объяснить ему, что последним достижением в этой области является воздержание от спиртных напитков, но об этом он и слушать не хотел! Наконец, он просто-напросто попросил дать ему водки. Но мы не дали ему ничего. Для нас самым интересным было сообщение, что у Катиктали (мыс Фуллертон) стоят два больших судна. Я сейчас же ухватился за мысль войти через эти корабли в почтовую связь с внешним миром и спросил господина Атангалу, не согласится ли он быть почтальоном. Он, видимо, не имел ничего против.