Как-то в субботу вечером мы были удивлены неожиданным появлением наших саней, запряженных пятью собаками. Сани стремглав влетели в гавань и довольно изящно завернули к судну — но каюра[55] не было видно. Немного погодя из "Магнита" сообщили, что на льду виднеется какая-то черная точка. Долго ли, коротко ли, но вот, хромая и охая, появился наш Талурнакто: его выкинуло из саней, а собаки умчались от него и приехали домой.
Однажды к нам пришел Сова в сопровождении другого эскимоса и рассказал, что некоторые из оглули-эскимосов побывали на нашем складе и украли там кое-что из провианта. Они принесли с собой отнятую у воров не вскрытую банку с маслом. При расследовании оказалось, что исчезли 1/4 ящика сухарей, 10 плиток пеммикана и вышеупомянутая банка с маслом. Если бы не это сообщение, то мы, конечно, никогда бы не обнаружили воровства, потому что воры после себя привели все в полнейший порядок. Можно только сказать, что они удовольствовались сравнительно малым. Во главе этой экспедиции, проведенной в ранний утренний час, стоял старый Тераиу вместе со своим братом Тамоктукту. Сова за свою честность получил большой топор, а другой эскимос — нож. Когда они уходили, я велел им передать ворам наш привет в таких выражениях: если кто-нибудь из них еще раз появится в Огчьокту, то мы расстреляем его на месте. В тот же вечер Ристведт заложил у дверей склада с провиантом маленькую мину, которая была так поставлена, что взрывалась, как только открывалась дверь. Мина эта была совершенно безопасна, но вполне достаточна для того, чтобы воспрепятствовать всякой попытке к повторению кражи.
Мы перевезли обратно обе лодки, оставленные нами на берегу. Они ничуть не пострадали.
Вследствие ошибки в расположении моих путевых магнитов я счел необходимым проделать еще раз свою прошлогоднюю работу вокруг станции. Во избежание потери времени при постройке снежных хижин, я отправил вперед Хансена с одним эскимосом в качестве помощника, и они должны были построить для меня в разных местах хижины. Необыкновенно приятно прийти в готовый дом и иметь возможность сейчас же приняться за наблюдения. Это путешествие с целью производства наблюдений заняло месяц времени. В эту зиму самую низкую температуру я наблюдал в Каа-аак-ка около -47°. Другими словами, эта зима была значительно мягче предыдущей.
Все время мы поддерживали оживленную связь с эскимосами, которые в феврале покинули нас, чтобы отправиться на тюлений промысел. Иногда кто-нибудь из них приходил к нам в гости, а то мы навещали их. Вот прекрасный пример того, какое уважение к себе мы внушили этим людям. Если припомните, итчуачторвик-эскимосы украли сани и провиант у меня и Ристведта, когда мы направлялись к магнитному полюсу прошлой зимой и оставили склад на северном побережье Боотии Феликс. Нынче они вернули нам сани из боязни, как бы мы не причинили людям какого-нибудь зла. Сами они держались в стороне и оставили сани на льду в стоянке нетчилли-эскимосов. Должно быть, они нас ужасно боялись, если вернули такой дорогой предмет, как сани. Сани, правда, были несколько попорчены, но в умелых руках Лунда стали еще лучше и крепче, чем были прежде.
Часто бывало, что эскимосы приходили к нам в гости поздно вечером; в сильные морозы мне было жаль их, и я приглашал гостей переночевать в нашей с лейтенантом каюте. У нас набиралось таким образом иногда до 13 ночлежников. Они ложились на голый пол и закрывались оленьим мехом, прижавшись друг к другу, как сельди в бочонке. В носовой каюте отказывались от ночлежников; мои сотоварищи морщили носы и говорили, что от эскимосов дурно пахнет. Ни я, ни лейтенант тоже не считали, что от них пахнет одеколоном, фиалками, или "свежескошенным сеном", когда наши гости вечером снимали с себя свои меховые сапоги, — но мы полагали, что, принося себя в жертву, мы отдаем дань гостеприимству хорошо и недорого.