Тут же поплакали, у Ярославского вечного огня. Александра Павловна рассказала о том, как привезли в Ярославль несколько тысяч ленинградских блокадных детей (среди них Володю Торопыгина), как отдали ярославские бабы детям свои фуфайки, с чего началось возвращение детей к жизни — с первой дозы тепла.
И еще был Ярославский художественный музей, в нем Константин Коровин, 12 полотен (выставлено шесть), импрессионистического коровинского периода. Коровин — ярославец, так же, как Некрасов, Собинов, первая космонавтка Терешкова. Его парижские работы привезла в дар Ярославлю парижская подруга художника. На одном полотне Коровина — Париж, живой, с дрожащим, рассеянным светом, с парижским серебристым воздухом, пятнами, бликами, как у парижан: Моне, Писарро, Сислея...
На прощанье Александра Павловна опять поклонилась нам в пояс, тряхнула «кистями» своей белой шали. Прошла мимо Балахна. Наша всезнайка сказала, что «Балахна» то ли потому («одни считают»), что солевары Городецкого Усолья били челом Петру I: соль ест кожу, нет мочи терпеть. Петр будто бы распорядился одеть солеваров в белые балахоны, отсюда и Балахна. То ли потому, что в низовьях Волги есть татарская Блахна, тоже с солью. И вот...
На Волге сидят рыбаки в своих лодках. Леса по берегам стали липовые, собственно, не леса, а купы дерев на равнине — наша волжская пампа.
День такой ясный, с ветерком набегающим... Зеленоглазая женщина полулежала в шезлонге на верхней палубе, почему-то лицом не к солнцу, а к дыму из трубы идущего в кильваторе «Владимира Ильича», теперь привязанного к «Алексею Суркову» до самой Астрахани. И так вольготно на Волге, даже кажется, что слово «вольготно» от одного корня с «Волгой» — состояние души человека, плывущего по Волге, на лодке или суперлайнере. Хотя у Даля «вольготно» восходит ко «льготе»: облегчать себе произвольно обязанности, отлынивать от работы.
Зеленоглазая женщина уже в третий раз «отлынивает», плывет по Волге. А мужчина с бородкой — второй, прихватил с собой рыболовные снасти, надеется порыбачить в Никольском, на «зеленой» стоянке.
Скоро, скоро город Горький. «Под городом Горьким, где ясные зорьки, в рабочем поселке подруга живет».
Каждый день на теплоходе начинается пением петуха, затем трели соловья. И — доверительный, ласковый голосок всезнайки Валентины Сергеевны — она родом из Костромской области, из Чухломы: «Туристы первой смены приглашаются на завтрак. Приятного аппетита!»
Что значит «приятный аппетит»? Произнесть это заклинание не всякий может. Я долго мучился, внутренне напрягался, пыжился, пока решился. Мастера коллективных кушаний, т. е. большинство населения, проводящее свои отпуска в санаториях, домах отдыха, плавающие на туристских пароходах и т. д., говорят «приятного аппетита» дважды: при посадке за стол и при выходе из-за стола — остающимся дожевывать, доглатывать. И я научился.
Всезнайка читает лекцию о волжанине Мельникове-Печерском. Родился Павел Иванович Мельников в Нижнем Новгороде, в 1819 году, закончил Казанский университет по кафедре славянских наречий. Псевдоним Андрей Печерский ему придумал Владимир Даль, когда Павел Иванович готовил к публикации свой роман «В лесах» — о расколе, о скитах в Заволжье, о кержаках. Вслед роману «В лесах» вышел, как продолжение, роман «На горах». По роду службы Павел Иванович Мельников был чиновником для особых поручений при нижегородском губернаторе Урусове, после в Москве числился до конца дней при Министерстве внутренних дел.
Но Бог с ней, с лекцией. Почитаем маленько роман «В лесах», тем более, он о том же, ради чего плывем, — о Волге, по ту ее сторону, о Заволжье...
«Верховое Заволжье — край привольный. Там народ досужий, бойкий, смышленый и ловкий. <...> В заволжском Верховье Русь исстари уселась по лесам и болотам. Судя по людскому наречному говору, — новгородцы в давние, Рюриковы, времена там поселились. Преданья о Батыеве разгроме там свежи. Укажут и «тропу Батыеву», и место невидимого града Китежа на озере Светлом Яре.
Цел тот город до сих пор — с белокаменными стенами, златоверхими церквами, с честными монастырями, с княжескими узорчатыми теремами, с боярскими каменными палатами, с рубленными из кондового, негниющего леса домами. Цел град, но невидим. Не видать грешным людям славного Китежа. Сокрылся он чудесно, Божьим повеленьем, когда безбожный царь Батый, разорив Русь Суздальскую, пошел воевать Русь Китежскую».
В заключение лекции всезнайка вынесла приговор трудам Мельникова-Печерского: «Идеализация патриархальных форм жизни. Стилизация языка». То есть всезнайка-то ни при чем, это ей написал методическое пособие какой-нибудь злостный обалдуй — научный сотрудник. В самом конце лекции свысока поощрительное: «Мельников-Печерский любил широкий простор матушки-Волги». И точка.