31 июля, около того времени, когда солнце было на северо-востоке, мы на веслах пошли к другому острову, на котором стояли два креста. Поэтому мы предполагали, что там были какие-нибудь люди ради торговых сношений, вроде упомянутых выше русских, но мы не нашли никого. Северо-западный ветер продолжал дуть, поэтому лед с прежней силой двигался к Вайгачу. Мы высадились на берег и нашли на острове так называемую ложечную траву.[413] Она была нам очень полезна, потому что многие из нас были больны, а большинство и даже почти все страдали цынгой и с трудом держались.[414] Пользование этой травой так очевидно и быстро помогло нам, что мы удивлялись сами. Мы ели ее полными пригоршнями, так как наслышались много похвал об ее качествах, теперь же на опыте узнали, что ее целебная сила превзошла наши ожидания.
АВГУСТ 1597
1 августа, при сильном северо-западном ветре, лед, уже много дней двигавшийся в пролив Вайгач, стал останавливаться, но "девятые валы"[415] были так огромны, что нам пришлось перевести наши лодки на другую сторону острова, чтобы быть в большей безопасности от морских волн. Тут мы опять пошли на берег собирать молодую траву. Мы чувствовали от нее огромную пользу, и наше здоровье поправлялось все больше и больше и притом так быстро, что мы сами удивлялись, так как некоторые сразу могли жевать сухари, чего несколько раньше не в силах были делать.
2 августа около того времени, когда солнце находилось на севере, погода была мрачная и туманная при продолжавшемся еще сильном северо-западном ветре. Наши запасы сильно уменьшались, и у нас не было ничего кроме небольшого количества хлеба и воды, да еще у некоторых немного сыра. Поэтому продолжительное пребывание тут сильно удручало нас, и мы рвались уехать, Боясь голода, который еще более ослаблял наши силы, тогда как нам приходилось нести тяжелые труды. Эти два обстоятельства сильно противоречили одно другому, так как нам скорее нужна была обильная пища для восстановления сил, нежели воздержанность.
3 августа около того времени, когда солнце было на севере, погода стала несколько более сносной, и мы приняли решение покинуть Новую Землю и плыть в Россию. При северо-западном ветре мы шли на SSW, пока солнце не оказалось на востоке, и опять наткнулись на лед. Это обстоятельство нас сильно обеспокоило, так как мы думали, что уже разделались и простились с ним, и не ожидали, что он так скоро опять повредит нам. Итак, мы очутились среди льда при безветрии. Так как паруса мало помогали нам, мы их сняли и с большими усилиями стали грести через лед. Около того времени, когда солнце было на юго-западе, мы прошли лед и добрались до широкого моря, где льда вовсе не было видно. Всего на парусах и на веслах мы сделали двадцать миль. Плывя таким образом, мы считали, что приближаемся к русскому берегу; но около того времени, когда солнце было на северо-западе, мы опять попали в лед, причем погода сильно похолодала. Это очень поразило нас, и мы стали думать, что никогда не выпутаемся из этих трудностей. В виду того, что мы подвигались на нашей лодке очень медленно и не могли обогнуть лед, мы были принуждены войти в него; мы могли видеть, что за льдом открывается чистая вода. Трудность состояла в том, чтобы пробить лед, ибо он был очень сплоченный; наконец мы нашли удобный случай прорваться в него. Когда мы вошли в лед, то почувствовали себя в несколько лучшем положении и добрались до открытой воды, правда, с большим трудом. Наш капитан, который находился в лодке с лучшими парусами, обогнул лед с краю и беспокоился, что лед так сильно теснил нас. Однако мы успели пройти сквозь лед так же быстро, как капитан объехал его кругом, и таким образом мы опять соединились. 1 августа около того времени, когда солнце было на юго-востоке, мы освободились изо льда и при северо-западном ветре плыли вместе, преимущественно на юг, и около полудня увидели русский берег, что сильно нас обрадовало. Подойдя ближе, мы спустили паруса и на веслах пошли к берегу.[416] Мы нашли, что он очень низменный и имел вид берега, иногда затопляемого морем. Мы оставались там до заката солнца, пройдя от мыса Новой Земли тридцать миль. Около того времени, как солнце было на юго-западе, мы пошли вдоль русского берега при довольно попутном ветре и, когда солнце было на севере, опять увидели русский корабль,[417] к которому и направились, чтобы приветствовать бывших на нем. Те, заметив нас, вышли все на палубу, и когда мы стали кричать: "Candinaes, Candinaes",[418] желал этим спросить у них, не у Кандниес ли мы находимся, они отвечали: "Pitzora, Pitzora", имея в виду объяснить нам, что мы находимся около Печоры. Когда мы плыли держась возможно ближе к берегу, очень пустынному,[419] и считали, что плывем на WtN, чтобы обогнуть мыс Кандинес,[420] наш компас, помещавшийся на сундуке, обшитом железными листами, обманул нас на два деления,[421] и поэтому мы оказались дальше на юг и на восток, чем думали. Мы рассчитывали быть вблизи Капдинес, а на самом деле, как после узнали, отстояли оттуда почти на три дня плавания. Заметив свою ошибку, мы остановились в ожидании наступления дня. 5 августа, пока мы стояли, один из наших пошел на берег и, увидев, что там есть трава и кое-какие кустарники, стал звать нас притти с ружьями, так как там должна быть дичь. Это нас сильно обрадовало, ибо наше продовольствие почти истощилось, и у нас не осыпалось ничего, кроме небольшого количества хлеба. От этого мы были в таком отчаянии, что некоторые предлагали бросить лодки и итти вглубь земли, говоря, что иначе мы погибнем с голоду. Нужда наша росла с каждым днем, и голод был настолько тяжел, что мы с трудом могли переносить его дольше.
415
В оригинале fluctus decumani, т. е. десятые течения. Это выражение античный лексикограф Фест (III век н. э.) объясняет так: "называются "десятые яйца и десятые течения", потому что они большие. Ибо и десятое яйцо выходит крупнее, и десятое течение признается обычно самым большим". У нас же вместо десятого отмечается девятый вал.