Из сумки выглядывало горло пластикового жбана. Сладкое пиво, литров пять - определил бы знаток. Женщина глубоко вздохнула. Нехитрая косметика потекла, под глазом обозначился бланш. Духота вдруг окрасилась недельным перегаром.
- В подвал, - решительно молвил Греммо.
Напарники выпрямились. Баба подхватила ношу и молча засеменила прочь.
- Сволочной у нас город, - пробормотал Зиновий Павлович.
- Да, живешь и не знаешь, - поддакнул Ефим. - Давайте-ка пригнемся. Я боюсь, если честно.
- Я тоже не герой.
Ненадолго успокоенные тенью, они вновь омертвели всеми чувствами, за исключением одного - страха. Снайпер мог уйти, а мог и остаться. До подвала было рукой подать, но даже малое расстояние нужно было как-то покрыть.
- Бегом, на счет три, - скомандовал Греммо.
Их предосторожности были понятны, но излишни. Снайпер действительно оставался на месте какое-то время в ожидании новых распоряжений, но несколькими минутами раньше убрал оружие и спускался по лестнице; в руке у него был телефон.
- Уходи, - эфир ласкал снайпера лаконичными командами. - Давай уже будем заканчивать.
- Ну и отлично, - тот пришел в отменное настроение и засвистал, но вовремя спохватился и дальше спускался бесшумно. Ему не нравился пистолет с глушителем, и он был рад вернуть эту злую штуку владельцу.
Глава 10
Искать в лесу не имело смысла. Старик был скрытен, ходил тайными тропами, в его поисках не помог бы и вертолет. Его поджидали на расколотом асфальтовом пятачке близ железнодорожной станции.
Цивилизация начиналась внезапно. Не было подъездов и заходов, не ветвились пути, не множились заборы. Колея вдруг раздавалась, и поезд въезжал на станцию. Назвать ее вокзалом не поворачивался язык, хотя здание вокзала имелось - помпезное, сталинской выправки, но изрядно облезшее, сплошь в заплатах. С путей был виден крохотный участок безлюдной привокзальной площади. Полуднями там стояла старая лошадь, впряженная в разбитую телегу.
Лошадь маялась мухами, полностью равнодушная к чужакам. Телега была прикрыта дерюгой, из-под которой с краю торчал одинокий мешок - может быть, с мукой, а может быть, с алебастром. От асфальта распространялся пыльный жар. Дверь деревянного магазина врастала в косяк, будучи наискось перехвачена доской, закрепленной замком. С вывески "КООП" свалилась буква "О", теперь стоявшая изумленно, приваленная к крыльцу.
Маленький автобус притаился в тени одинокого тополя.
"Это же труповозка, - сообразил наблюдатель. - Хорошая примета!"
Автобус был оснащен табличкой, какая чаще украшает грузовики: "Люди" - она виднелась за лобовым стеклом. Сбоку прижилась вторая: "Служебный", и сразу же рядом - третья, с надписью по трафарету от руки: "Спецразвозка". То есть сначала, если следовать логике, автобус был предназначен неведомо для кого. Потом добавилось уточнение про людей. Затем, чтобы люди не обольщались, уточнили далее, назвали его служебным. Для дальнейшей узкой специализации готовой надписи не нашлось.
...Старик был не так уж стар: шестидесяти лет, и отменно крепок.
Он вышел из леса, без всякой надобности повинуясь советам компаса; вышагивал, едва не уткнувшись в его стрелку вороньим носом. Наблюдатель облегченно вздохнул. Ему предстояли сложности, воплощенные в Зимородове и Греммо, но тем пока не пришло время появиться на сцене. Рабочая неделя была в разгаре. Ювелир еще бродил по врачам и жаловался на шум в ухе, а доктор понятия не имел о его существовании - более того: еще даже не успел побывать в милицейском пикете и вел размеренную жизнь, не омраченную преступлениями.
Наблюдатель пошел навстречу, стараясь держаться вне поля зрения старика. Это было нетрудно, тот не смотрел по сторонам - когда не следовал компасу, таращился себе под ноги. Наблюдатель сошел с дороги, перепрыгнул через канаву, двинулся лесом. Чужая обувь стесняла его, жала ноги, но он терпел.
...Старик пребывал в устойчиво приятном расположении духа. Он пробудился на рассвете, у озера, под пение птиц, в безошибочном предощущении жары. Камуфляжной раскраски спальный мешок схоронился в кустах, ничем не заметный постороннему глазу. На опушке, тоже скрытой от чужаков, чернели уголья меж двух рогатин с перекладиной для прокопченного, пропитанного сажей котелка. Старик выполз на четвереньках, со звериной осторожностью огляделся. Улыбнулся муравейнику, потянул носом. Брови его, полные шерсти, сосредоточенно раздувались. Крякнув, он выпрямился и прогнулся в пояснице -больше для видимости, хотя никто не смотрел; старик не задавался и этим движением отдавал должное возрасту, хотя у него не болело ничто и нигде. Углубившись в заросли, справил нужду - с перебоями, дробно роняя струю. Немного подумав, присел и худо-бедно справил следующую. Закидал листьями, мхом; вернулся к вещам, порылся, достал зеленую флягу. Отвинчивая крышечку, вышел к воде; налил, опрокинул, блаженно осклабился, потянулся и стал умываться. Потом бездумно присел на поваленную сосну и долго пребывал в неподвижности, созерцая зеркальную поверхность озера. Потом поел из баночки. Далее он начал собираться по грибы: затолкал в рюкзак большую корзину. Он всегда делал так, чтобы руки были свободны, пока не доберется до верного места - на всякую мелочь, что подворачивалась по пути, он не смотрел и не брал ее, подогревая азарт. Оказавшись в заповеднике, известном ему одному, опрокидывал в горло крышечку, вынимал корзину и шел по грибному следу, как гончая.