Зимородов перевел взгляд на фигуру, застывшую слева и не видную от двери.
Емонов был повешен на колене канализационной трубы. На месте глаз зияли рваные дыры. Проректор не висел, а стоял с подогнутыми ногами; очевидно, кто-то надел ему петлю и навалился на плечи, увлекая вниз. Его руки тоже были связаны за спиной, и музыкальные пальцы, которыми он гордился как исключительно чувственными, торчали в разные стороны, словно хворост. На щеках темнели пятна от ожогов.
- Сережа, - сказал Зиновий Павлович.
Сзади Греммо лишился чувств. Черта, до этого момента гулявшая, встала перпендикуляром. Зимородов сел на кривобокий ящик и молча уставился на повешенного.
Вскоре он встал и крадучись подошел к Емонову. Однажды Зиновию Павловичу прошлось наблюдать за действиями работника морга, которому привезли покойника двухнедельной давности - черного, как сажа, раздувшегося, с выпученными глазами. Губы у мертвеца сложились в трубочку - так его распирало изнутри, но уста держались молчком. Работник склонился над ним и в точности скопировал выражение лица: вытянул губы, вытаращил глаза; затем чуть сдвинул брови и доверительным движением включил пилу для вскрытия черепной коробки. Меж ними установился раппорт, так называют врачи деятельное согласие. Примерно то же проделал Зиновий Павлович. Он гримасничал от сострадания, непроизвольно, как будто был околдован выражением лица проректора и повторял его. Пальцы доктора сами собой играли в червей, изгибаясь на пределе суставной возможности.
Если прежние жертвы были умерщвлены поспешно - за исключением, вероятно, Жули Искандаровой, то Емонову уделили чуть больше времени. Зиновий Павлович не мог понять, как того угораздило влезть в эту историю. Судя по всему, злодеи тоже не понимали, но очень хотели узнать. Допрос был проведен с пристрастием, причем отнюдь не следственным. Неизвестный, который затеял истязать проректора, получал удовольствие. Ожоги на щеках Емонова складывались в фигурные сердечки. От Емонова остро несло мочой.
Послышался шум: Греммо очнулся и шел на четвереньках.
- Кто это? - шепотом спросил ювелир.
- Это Сережа Емонов, мой шеф, - бесцветным голосом ответил Зимородов. - Теперь он вне подозрений. Что же, это место до сих пор кажется вам безопасным?
Ювелир, продолжавший стоять на четвереньках с видом ошпаренной собаки, выглядел потешно. Доктору было не до смеха.
- Умирают все, с кем мы соприкасаемся, - пожаловался Греммо. - Я боюсь идти домой, доктор. Там тоже трупы. В кафе я больше не пойду. Тот черный, за стойкой, наверняка уже мертв. И те молодые люди, с сигаретами. И тетка, которая нас облаяла.
Зиновий Павлович повертел головой. Туман не рассеивался. В иной раз он бы не упустил случая выговорить ювелиру за мистику, но сейчас и сам был наполовину готов уверовать в рок.
- Женщину лопатой, - продолжал ныть Греммо.
- Вы бы заткнулись, - мягко попросил Зимородов. - И объясните лучше, почему среди этого ада вы еще живы. Хотя все это из-за вас.
- Я не знаю, - ювелир был раздавлен.
Зиновий Павлович вздохнул.
- Мне тоже страшно идти к вам домой, - признался он. - Но вовсе не потому, что там будут трупы. Совсем наоборот. Я почти уверен, что там все живы.
Ефим хотел что-то сказать, но только хватил ртом воздух. До него вдруг начало что-то доходить.
- Вы намекаете...
- Намекаю, да. Идемте на свежий воздух. Здесь всяко оставаться нельзя.
- В полицию? - с надеждой спросил Греммо, вставая с колен и ковыляя к выходу. - По-моему, теперь точно пора.
- Там видно будет, - уклончиво ответил Зиновий Павлович и подтолкнул ювелира в спину. Оглянулся, бросил прощальный взгляд на Емонова. Доктора передернуло. На парикмахершу он и вовсе смотреть не стал.
Никто не обратил внимания на пару, выползшую из подвала. Какие-то люди шли мимо по своим делам - предположительно черным, так мерещилось этим двоим. Музыка давно стихла. Сытый ветерок забавлялся мелкими листьями.
- Я почти готов согласиться на полицию, - Зиновий Павлович присел на лавочку, вкопанную возле подъезда. Та была изуродована резной надписью, оповещавшей прохожих о том, что скамейка является подарком местного депутата. Ниже шла корявая подпись, как будто депутат собственноручно, вывалив из пасти жадный язык, выцарапывал ее битым стеклом. -Все равно нас найдут, - Зиновий Павлович пожевал губами. - Единственное "но": мне не хочется оказаться... терпилой, - с усилием выговорил он. - Этим... паровозом, который будет выставлен преступником, - лица Кретова и Кнопова маячили у него перед глазами, исполненные жалостного презрения. - Это тем более обидно, что я настоящих убийц я тоже почти готов назвать. Если заявлять, то будучи вооруженными...