- Заберите пистолет, - слабо пискнул Греммо, решимость которого пошла на убыль.
Зиновий Павлович не отважился на такой отчаянный поступок. Тогда Греммо сам, собравшись с остатками храбрости, прошмыгнул под его локтем и ловко выхватил оружие из-за пояса - не отнял, а украл, слямзил, стянул в режиме мелкого пакостничества. Ему оставалось гадко засмеяться и заплясать на одной ноге. Зимородов заметил, что второй пистолет, конфискованный у Каппы Тихоновны, уже торчит из кармана штанов ювелира.
Модест Николаевич прищурился, вытер лицо рукой и взглянул на след; перевел глаза на Зиновия Павловича. Каппа Тихоновна, заливаясь слезами, поднималась с пола.
Ювелир наставил на него ствол.
- Но вы-то и вовсе стрелять не умеете, - уверенно предположил Модест. - Верните по-хорошему.
- Дайте мне, - сказал Зимородов.
Не дожидаясь, когда Греммо сообразит, он вынул пистолет из его пальцев и что было силы нанес третий удар. Все происходило, будто во сне. Такие сны были знакомы доктору: со всех сторон неторопливо надвигаются убийцы, а спящий расстреливает их, бьет, крушит, но не столько убивает этим, сколько изумляет. Явь, однако, оказалась более благодарной и благосклонной к его усердию: он выбил Модесту глаз, и того наконец проняло. Модест Николаевич заревел глухим зверем и начал раскачиваться на постели из стороны в сторону.
- Бежим отсюда, - процедил доктор и бросился в коридор.
Ювелир побежал следом, но Каппа Тихоновна с воем оседлала его и поехала на закорках. Ее лицо с набухающим носом перекосилось от судороги; она вцепилась в пегую шевелюру Греммо и принялась драть.
- Не споткнитесь! - крикнул Зиновий Павлович, виртуозно огибая на бегу мертвого Кретова.
Позади усиливался рев.
- Стреляйте в него, Ефим!
- Я не умею, черт вас дери! - возопил Греммо. - Он правду сказал, он знал!
Учиться было некогда. Зиновий Павлович дернул на себя дверь, выскочил на площадку. Кнопов бесшумной кошкой уже восходил по ступеням. Они уставились друг на друга. Иммануил осклабился, а доктор нащупал на перилах банку. Она тоже заждалась, зависелась без дела; ее давно подмывало принять участие в каком-нибудь деле с тех пор, как она лишилась маринованных помидоров, своего законного содержания.
"Все зашевелилось и рвется в бой, - подумал Зимородов. - Это друзья".
Банка легко отцепилась и с удовольствием легла в его ладонь. Зиновий Павлович размахнулся и чиркнул по горлу Иммануила зазубренной крышкой. Банка застряла в хряще. Кнопов захрипел, а доктор подхватил банку за донце, резко согнул и накрыл ею нос и рот. Иммануил стал похож на поросенка с железным рылом. Еще он уподобился надевшему противогаз, чему способствовали круглые очки. Он начал падать, и Зиновий Павлович выдернул банку. Фонтаны крови брызнули наискось вправо и влево, обе сонные артерии были рассечены. За спиной Греммо успел стряхнуть хозяйку; Зиновий Павлович повернулся на пятках, взмахнул банкой и взрезал ей шею тоже. Каппа Тихоновна, едва свалилась с Ефима, вновь начала улыбаться и радушно трясти головой, несмотря на сломанный нос, и эта глумливая приветливость была страшнее оскала адских чудовищ. Она продолжала непонимающе улыбаться, когда запузырилась кровь. Каппа Тихоновна стала оседать на площадку. Из квартиры донесся слоновый топот.
Они опрометью сбежали по лестнице, и Греммо едва не расшибся, зацепившись за умиравшего риелтора.
Дворовый столик изо всей мочи тянулся на своей ноге, пытаясь рассмотреть происходящее и чем-нибудь помочь. Расплющенную синицу кто-то успел вытереть, но пуля сидела на месте, и нога уже начинала ныть к перемене погоды. Да, собиралась гроза - внезапно, как это случается с ненастьем.
- Бросьте пистолет! - велел Зимородов, зашвыривая свой в кусты. - Нам нельзя носиться с оружием! Сейчас будет дождь, отпечатки смоет...
Столик следил за траекторией. Вот шлепнулся первый. Вот второй.
Топот позади нарастал.
Греммо и Зиновий Павлович присели на корточки, и стол нагло выпятился. Он вызывающе смотрел на подъезд. От ежедневных завсегдатаев он насосался блатных ухваток и словно цедил в истерической запальчивости: "Ну и че?" Если бы столик умел, он бы еще плевался шелухой от семечек. Доктор и ювелир, скрывавшиеся за ним, выглядели комично. Модест Николаевич, явившийся из мрака в дверном проеме, смеяться не стал и лишь зарычал, моментально их обнаружив. В руке он сжимал тесак. На месте глаза у него пульсировала красная шишка, придававшая ему сходство с циклопом.