Я бросился к двери и принялся колотить в нее кулаками.
- Вспомнил! - крикнул я. - Передайте вашему хряку, что я все вспомнил!
И как бы взволнованно заколесил по камере, не сомневаясь в том, что Папаша сидит за каким-нибудь пультом и тщательно следит за каждым моим движением.
Так оно и было. Папаша вернулся мгновенно.
- Что вы там такое вспомнили? - осведомился он презрительно.
- Где видел этого господина из коридора. Это он и сбил вашего бухгалтера!
- Откуда вы знаете? - недоверчиво спросил Папаша. - Вы что, там были?
- Конечно! Не забывайте, что я журналист. Это моя работа. Предлагаю очную ставку! Я видел его, он сидел за рулем! К сожалению, я не запомнил марку машины...
Выкладывая все это, я совершенно не рисковал, потому что был уверен в Боеве. Ликвидируя Тентакля, тот позаботился свалить происшествие на англичан. В этом не было никаких сомнений. Иначе он и вовсе не страховался. Расследование рано или поздно выйдет на сотрудников Бобса если не прямо, то косвенно.
- Спросите у оцепления, меня наверняка кто-нибудь заметил...
Забывшись, я совершил непоправимую ошибку. Папаша Бородавочник медленно расплылся в улыбке.
- Вы живете вчерашним днем, герр Псаев. Там не было никакого оцепления. Сейчас повсюду регистраторы Файерволла. Вы хитры, но техническая отсталость рано или поздно выдаст свинью... как у вас говорится? Чтобы Бог ее съел, правильно?
- Не было? - потерянно пробормотал я.
- Вот именно. - Папаша притворил за собой дверь и довольно вздохнул. - Но я не напрасно примчался. Чего-то подобного и ждал. Теперь вы сами видите, что запираться бесполезно, и мы возобновим нашу беседу.
4
Разговор затянулся на многие часы. К его закономерному финалу я превратился в освежеванную тушу. Папаша Бородавочник драл и рвал меня на части, распарывал, отслаивал лоскуты, отрезал ломти и все это частично пожирал, когда особенно увлекался. При этом безостановочно продолжался фильм. Хриплые стоны блаженства, порожденные толстокишечными радостями, сливались с моим утробным мычанием и хищными возгласами Папаши.
Наконец, он отошел.
- Ну какой же вы человек? - отдуваясь, спросил Папаша. - Машину не обманешь! Это мы все вечно перепроверяем и сомневаемся. Традиции европейского гуманизма вынуждают помещать таких нелюдей сначала к нам, а уж потом в Лазарет.
- В Карантин, - поправил я, истекая алой слюной.
- Нет, дружище, это у вас Карантин. А мы никогда не теряем надежды исправить заблудшего, пусть даже он вирус. Впрочем, вы еще не убедили меня. Наплевать на свою судьбу - подумайте о партнерше. Что станется с малышом, когда она родит?
Лучше бы он вынул из меня хребет. Мне показалось, что тот и так отстегнулся. Этого не могло быть, Коза принимала таблетки. В последний раз дело было месяца три назад по случаю ее именин. Я отвел Козу на виртуальный сеновал, и мы блаженствовали в пыли иссохших соцветий с ароматом далеких лугов и степей. Под нами доили корову, струи со звоном бились в бидон. Моей целью было не только обоюдное удовольствие, но попытка пробудить в Козе душевные родники, которые все гуще засорялись многополым сумбуром. Очевидно, я ее недооценил. Родники были живы и размывали нутро, не выходя на поверхность. Коза понесла сознательно.
- Боюсь, вы еще не знакомы со всей мощью нашей ювенальной юстиции, - заметил Папаша. - Малыш будет усыновлен, едва появится на свет. Ему достаточно пару часов побыть в мужской семье, куда его непременно определят, чтобы обзавестись неизгладимыми инграммами, а то и вообще импринтингами. Видит Бог - я усыновлю его сам! Уго будет ему отличной матерью. У нас с ним образцовая супружеская жизнь несмотря на то, что я лютеранин, а Уго, шельма такая, закоренелый баптист...