…Вот она крадётся в тоске недужнойчерез весь Египет тропой обратной.И сухие губы лепечут: «Муж мой…»,но внезапно, сбившись, бормочут: «Брат мой…»
О, когда бы знать, расточая силы,что в любви похожих блуждает вирус.Ароматен лотос в верховьях Нила,но в его низинах – горчит папирус.
И уже плодом набухает тело,отекают руки. Ты станешь притчейво языцех. Дочь для себя хотела?Но родится сын с головою птичьей.
И торгаш возьмёт за мешок пшеницытвой венец двурогий и тот, в которомнестерпимым жаром сухой зеницымёртвый сокол вспыхнет, как вещий ворон.
Алкей и Сафо
1
В полумраке скрипнула дверца шкафа.Он рубаху новую надевает.На своей софе шевельнулась Сафо:зычно зевает.
2
Говорит: «Купи молока и мёду,винограду белого, литр олии.Возвращайся к завтраку: непогодубоги сулили».
3
Он её клюет на прощанье в щёку,углядев при этом, как с тельца мухипаучок спускается на защёлкупыльной фрамуги.
4
Облепили пирс рыбаки. Пурпурно –золотая чаша всплывает грузно.Запрокинув горло, зияет урнакоркой арбузной.
5
Он калиткой хлопает, раздвигаяплети мокрой жимолости. В «скворешне»молодой курортницы плоть нагаяпахнет черешней…
б
Целый день у Сафо мигрень. В сацивине хватает соли. С горы подуло.И авгур, чернеющий на оливе,каркает: «Ду-р-ра!»
7
…Рыбаки несут барабульку. Выжженюжный склон, как знойная Иудея.Сафо шепчет: «Гелиос, ослепи жепрелюбодея!»
8
И считает кур, шевеля губами.Но, узрев повинную плешь Алкея,застывает амфорой, выгибаясмуглую шею.
9
И на битву равных взирает сытона капоте солнцем нагретой «Нивы»кошка черно-белая, Афродита,щурясь брезгливо.
Стрекоза
Слишком длинные крылья – вразвалку по стеблю цветка,неуклюже ползёт. Но китайские льются шелкав содроганиях лопасти. В небе расширится щёлка –и медовый, медлительный выпустят свет облака.
Не надейся, не август – конец сентября. Но теплоне промотано летом. Сферических зенок стеклонаполняется влагой, то светло-зелёной, то серой.Кот, заметив движенье, крадётся и щурится зло.
И она поднимается. И, прозвенев вдалеке,над сырой черепицей, стремительно входит в пике,чтоб в раскрытую книгу залечь, как живая закладка,на двухсотой странице, тринадцатой снизу строке.
И терцина из Данте, её золотистая мгла,словно тайнопись, светит сквозь тонкую сетку крыла.Поднебесной давильни пространство забрызгано соком,и тяжелая капля по облачной кромке стекла.
На иглу не посадят – не бабочка. Из-под рукивыгребая, взлетит, унося отпечаток строки.… Утром спустимся к морю: на гальке, расколотой штормом,в отражённом луче слюдяные блеснут лепестки.
* * *
Что сегодня за день? – Очевидно, среда.В тёмной кроне – подвижные пятна лазури.Отвяжитесь: он спит и не смотрит сюда.Домочадцы его осторожно разули.
Где упал, там и спит, губошлёп-маргинал,головой упираясь в дубовую кадку.Муравей, любознательный, как Магеллан,изучает его загрубелую пятку.
Шевелюры измяв низкорослым лесам,лёгкий ветер гоняет мурашек по коже.Отвяжитесь – он стар. Он уже написалвсё, чем нынче смущён, чем возвысится позже.
Рухнул в дрёму, как в тартар, и к чёрту – дела:все гекзаметры ваши и ваши верлибры.Конопатая Фрина, и та не дала,на простуду ссылаясь… Ах, Фрина, их либе
в дых… Растрачен запас, заготовленный впрок.Но душа не готова примкнуть к балагану.И репризы Эзопа ему поперёкестества или – попросту – по барабану.
Жизнь обмякла, а слава не произошла,не вошла в ежедневный набор провианта.…Осыпает цветы мушмула. И пчеласобирает нектар в бороде у Бианта.
* * *
Напиши мне письмо и лучшую строчку вырежь.Ты вкушаешь лангустов, дуешь коньяк, слоняешьсяв шляпе по Квинсу или по Гринвич-Виллидж.Но какое мне дело, ежели нет меня
в той стране, где волна колеблется перламутром,на взъерошенных вязах вздрагивают листы;где не рыщут бомжи по мусоркам ранним утром,на отлов человеков ночью не мчат менты.